Подземелья Лондона - Джеймс Блэйлок Страница 36

Стена, уходившая куда-то во мрак, вынудила его пройти дальше к западу по узкой каменной тропе, выглядевшей так, словно ее выровняли и расширили очень давно. Были заметны даже борозды словно от кирки или зубила — работа предприимчивых римлян или даже, возможно, представителей более древних цивилизаций. Жаль, что с ними в провал не пошел человек Гилберта из «Таймс» — шесть приличных фотографий были бы крайне убедительны. А вот свидетельство самого Сент-Ива отметут как следствие помешательства, вызванного падением.

Он обогнул какой-то выступ и оказался на узкой площадке, откуда виднелась теснина с крутыми стенками, прорезанная водопадом, рушившимся шестьюдесятью футами ниже. Вниз вдоль расщелины вели каменные ступени. Это явно были ступени, а не просто каприз геологии: некоторые вырублены в твердом известняке, другие укреплены искусно уложенными обтесанными камнями, так плотно пригнанными друг к другу, что Лэнгдон мог различить соединения с большим трудом. Он огляделся — тропа уходила не только вниз, но и наверх. Ему надо было выбрать направление.

Далеко внизу Сент-Ив заметил обширное поле странных грибов, свет которых напоминал тот, что испускают самки светлячков или тела люминесцирующих кальмаров. Он вытащил медную ахроматическую подзорную трубу — инструмент тонкой работы, из четырех сегментов — и приник к окуляру. Перед ним предстало дно ущелья, пейзаж, изобилующий некими объектами прямоугольных очертаний: то ли могильные плиты, то ли склепы, то ли каменные хижины.

Некоторое время изумленный до глубины души Сент-Ив вглядывался в этот феномен. Он был убежден, что знает, где находится: где-то под Блэкфрайарз. Такие сооружения он уже видел прежде — не похожие, но именно эти, — когда под полом собора Оксфордских мучеников разверзлась земля и Игнасио Нарбондо пал навстречу своей участи. Расщелина приоткрыла ясную картину подземного мира, которая исчезла через мгновение, но мгновенный образ ее запечатлелся в памяти Сент-Ива. Проходили месяцы, и он начал сомневаться: не примерещилось ли ему это — не был ли тот долгий вечер только кошмарным сном? Сейчас никаких сомнений не осталось.

Медленно, считаясь со своими ребрами, он потянулся назад и достал из ранца флягу с водой и газетный сверток с едой. Сел, прислонившись к сухому участку известняка, развернул сэндвич с ветчиной, горчицей и маринованным луком и ощутил, что хочет пить и голоден. Чайка тут же объявилась снова: спланировала из мрака и жадно уставилась на сэндвич. Потом подскакала поближе, и Сент-Ив, отломив кусок корки, бросил ей; птица поймала его на лету и мгновенно проглотила.

Сент-Ив жевал, осматривая расщелину, — ему казалось, что он ест свой бутерброд на втором или третьем уровне огромного дома с частично отсутствующей крышей. Крутой проход между этажами был, без сомнения, проточен за бесчисленные тысячелетия потоком воды, растворившей пласт известняка. Похоже, все это пространство под Лондоном так и возникло: поверхностные воды, беспрестанно пополнявшиеся благодаря прорезавшим столицу рекам и бесконечному числу дождливых сезонов, просачивались сквозь известняк, терпеливо выедая твердый камень. Сент-Ив оказался на пороге чудесной страны, подготовившей к его приходу удобную лестницу. Очевидным долгом ученого было разглядеть в этом возможность, а не неудобства, и пробраться дальше в подземный мир.

Он бросил чайке крошку ветчины и потянулся за промасленной газетой, валявшейся на земле рядом с ним. Чайка, схватив мясо в полете, сглотнула, приземлилась на газету, схватила ее и бешено забила крыльями, унося свою засаленную добычу. Чайки — воры птичьего мира, подумал Сент-Ив, что, увы, полностью объясняет их мимолетные акты дружелюбия.

Он встал, убедился, что с равновесием все по-прежнему в порядке, бросил последний взгляд в подзорную трубу, и, выкрикнув имя старшего Фробишера — вновь без ответа, — принялся спускаться, считая шаги и одновременно мимоходом размышляя о том, как иррационально стремление приписывать животным человеческие эмоции — «верный пес, загадочный кот, мудрая сова». Возможно, жадность тоже числится среди основных опор человеческого поведения, думал он, любовь просто биологична по происхождению, а самоотверженность — иллюзия, призванная прикрыть обычное своекорыстие. Соображения эти не слишком радовали и были немедленно вытряхнуты из головы, когда на глаза Сент-Иву попался черный револьвер с толстым стволом — он лежал на скальном уступе за краем лестницы двадцатью футами ниже.

Сент-Ив готов был поклясться, что видел его прежде. Нарбондо носил такое же неприятное на вид смертоносное оружие — оно скользнуло в бездну за миг до того, как то же самое случилось и с самим дьявольским доктором. Сент-Ив прикинул, разумно ли попытаться забрать револьвер, и отбросил идею как слишком рискованную. Еще дюжина ступеней — и свет лампы выхватил темное пятно, хорошо заметное на белом известняке. Спустившись еще на три ступени, Сент-Ив развернулся и, встав коленями на камень, присмотрелся — почти наверняка это была кровь, давно, впрочем, высохшая. Иного объяснения в голову не приходило. Осторожно выпрямившись, он возобновил спуск и вскоре обнаружил еще кровь — на этот раз изрядную лужу, — а потом кровавые следы тремя ступенями ниже. Один из отпечатков обуви являл узор гвоздей со шляпками, который складывался в пентаграмму.

Спорить тут было не о чем: Игнасио Нарбондо, раненый, спускался по этому куску лестницы чуть больше года назад. Сент-Ив сомневался, что злодей сумел выбраться наверх, потому что тогда он искал бы случая отомстить Сент-Иву и его семье. В Нарбондо не было почти ничего человеческого, им двигала кровавая радость, которую он извлекал из людских страданий. Сент-Ив почувствовал, что его научное любопытство в отношении подземного мира сильно поубавилось. То, что Нарбондо мог выжить или, в самом оптимистичном варианте, скончаться где-то тут, стало вдруг серьезным препятствием.

Но все-таки Сент-Ив добрался до пола гигантской пещеры, разделенной высокими известняковыми стенами и прудами стоячей воды. Скопления грибов росли, уходя в глубину и подсвечивая ее. Воздух полнился их зловонием. Кое-где на грибах висели огромные, по колено, гроздья гифов, дававшие яркий свет. Геометрические формы, которые были видны сверху — вероятно, какие-то руины, — на глаза не попадались, но находились явно где-то неподалеку. Искушаемый ими Сент-Ив постоял минуту, но подавил соблазн. Если он найдет выход на поверхность, то сможет вернуться и тщательно обследовать подземный мир — к черту Бюро работ! А вот если выбраться отсюда ему не удастся, он станет обитателем этого мира и получит шанс обследовать его на досуге — или пока не сойдет с ума, подобно многим из тех, кто оказался на необитаемом острове.

Хорошо различимая тропа, основательно исхоженная, обильно испещренная отпечатками копыт и отметинами, напоминавшими следы обутых ног, вела вбок и вверх, к северо-западу, и Сент-Ив раз меренным шагом направился в ту сторону. Он припомнил все, что было ему известно о подземных реках Лондона, которые, скорее всего, служили источником здешних грунтовых вод, изобилие которых явственно считывалось вокруг. Флит, он знал, брал свое начало возле прудов Хайгейт в Хампстед-хите, а Уэстберн и Тайберн — очень близко к Западному Хэмпстеду. Ему доводилось бывать в тоннеле, через который протекал Уэстберн, и видеть железные двери и лестницы, ведущие к боковым притокам и сточным тоннелям на нижних уровнях.