Город убийц - Наталья Точильникова Страница 36

— Адам? Отличный мужик. Я бы его взял полковым врачом.

— Психологом, он раны латать не умеет. Только душевные.

— Тоже актуально, — заметил я. — Слушай, Эжен… относительно душевных ран… расскажи мне об уничтожении нашей базы на Лие.

— Совсем ничего не помнишь?

— Ничего.

— Сейчас на улице около тридцати. Будет холоднее, так что можно погулять. Я расскажу.

Когда стало попрохладнее, мы вышли на улицу и спустились по каменистой тропе к горному ручью. Над ним возвышался горбатый мостик. Доски заскрипели под нашими ногами, и мы оказались на другой стороне. Солнце уже не жгло, но еще пекло как следует, так что Эжен одолжил мне шляпу, и я стал похож на древнего американского колониста из южных штатов. Мы пошли вдоль ручья, вниз по течению.

— Заешь, я тебе лучше покажу, — сказал Эжен. — Что рассказывать!

— Покажешь?

— Да, здесь недалеко.

— Мы на Лие?

— Конечно. Ты даже этого не понял! Мартина помнишь?

Имя вызывало какой-то смутный образ.

— Кажется, у него были светлые волосы…

— Точно, — усмехнулся Эжен, — прямые светлые волосы.

— Он их еще таким дерзким движением отбрасывал назад, и они выбивались у него из-под берета.

— Да, немного похож на тебя.

— Он был, кажется полевым командиром? Или командиром корабля?

— Полевым командиром, ты сначала правильно сказал. А еще он классно пел под гитару.

В моем сознании вспыхнула картинка: мы сидим у костра, едим из общего котла какое-то варево, а Мартин перебирает струны гитары, устроившись на поваленном дереве. Ночь, холодно, голубоватые стволы гнутся и скрипят под ветром, а я практически счастлив среди друзей. Они все здесь: и Мартин, и Эжен, и Симон, и Ги.

Картинка вспыхнула и пропала.

— Мартин Морель, — сказал я.

— Молодец, даже фамилию вспомнил.

— Где он? Он здесь? Я не помню, чтобы его арестовывали.

— Он здесь… в некотором смысле.

Мы подходили к стоянке гравипланов. Всего две машины, но современные. Думаю, скоростные. Обе цвета бледной бирюзы, как небо Лии.

Сели в гравиплан, и голубой лес начал стремительно падать вниз, а нас вжало в кресла. Поднялись невысоко, думаю меньше километра, так что тонкая рваная пеленаоблаков осталась над нами.

— А Пьера помнишь? — спросил Эжен.

Пьера я не помнил совсем. Впрочем, имя распространенное. Был, наверное, и такой полевой командир.

Эжен заметил мою реакцию, точнее ее отсутствие.

— Петр Валенски, — медленно проговорил он. — Полная противоположность Мартину. Жесткий, организованный. Немного похож на Ги, но честнее и правильнее. Такой настоящий офицер. Ему бы Кратосу служить, но он служил тебе.

— Он погиб?

— Ты оставил его командовать базой. Мы тогда наивно думали, что идем на опасное предприятие: атаковать базу Кратоса на орбите Тессы. Ты взял самых отчаянных: Ги и Симона. Меня не хотел брать, но потом мы решили, что неплохо бы по пути зайти на Махди, а просить денег у махдийцев — это моя специальность. Так что ты оставил меня на Махди, а сам полетел кусать флот Кратоса. Мы тогда вернулись с победой и деньгами. К пепелищу вернулись.

— Долго еще лететь?

— Потерпи.

Я бы не сказал, что это «недалеко». Расстояние примерно как от Кириополя до Соснового. С воздуха хорошо видно, что планета мало населена. Только дважды вдали мелькало что-то похожее на человеческое жилье. Климат экзотический, конечно. Хотя бывает и похуже.

Пепелище заметно издалека: неровное четное пятно в горной долине. Как ожог. Почти без растительности. Только, когда мы опустились ниже, стали различимы молодые тонкие деревца, прорывающиеся сквозь выжженную землю и колючую траву.

Мы спрыгнули на оплавленные камни, под ногами зашуршали полураздавленные угли.

— Раньше здесь был лес, — сказал Эжен. — Далеко от эпицентра хотя бы угли остались. Там, — он указал рукой к центру пятна, — уже ничего. Все испарялось. Даже камни.

— Их накрыли из иглы Тракля?

— Да, один выстрел с орбиты. Выследили, сволочи! Били прицельно, по координатам.

Мы шли по черной земле мимо чахлых маленьких деревьев. Я попытался представить это место без них. Никак. Оно было мне совершенно незнакомо.

— Эжен, я здесь был раньше?

— Ну, конечно, — вздохнул Эжен.

Оплавленный бетон напоминает стекло. Ну, конечно, состав близкий, тот же песок. К такой стеклянной арке мы вынырнули неожиданно из молодых зарослей в рост человека.

— Ты спрашивал, где Мартин? Сейчас увидишь.

Арка казалась даже красивой, посверкивая в лучах солнца, только кривобокой и покореженной. Мы вошли в блиндаж и начали спускаться по скользким оплавленным ступеням.

Эжен светил кольцом. И его свет отражался от стен.

— Было построено так себе, на скорую руку, а теперь по прочности, как застывшая лава, — сказал он.

Мы спускались все ниже, пока не попали в лабиринт абсолютно пустых черных комнат.

— Смотри внимательно, — сказал Эжен. — На стены. Мы называем это залы теней.

Если присмотреться, на оплавленном бетоне можно было разглядеть силуэты людей в разных позах, словно они сидели по кругу, в центре пылал костер, и вокруг падали тени.

— Они сгорели дотла, — сказал мой проводник. — Не осталось ничего. Только имена. Пойдем!

В соседней комнате все стены были исписаны углем. Колонки имен.

— Каждый записал всех, кого вспомнил, — сказал Эжен. — Здесь не все, конечно. Вот моя колонка, вот Симона, вот Ги. А это твоя стена, Анри. У тебя всегда была отменная память.

Я смотрел на стену, сверху донизу исписанную моим почерком, и вспоминал. Я не помнил событий, не помнил места, едва помнил людей. Но я помнил, как я это писал. И как кусал губы, едва сдерживая слезы, и голос Ги: «Да ты плачь, Анри, сейчас это не стыдно». Боже мой! Железный Ги, король мародеров, разбойник и убийца — неужели он это сказал!

— А теперь посмотри сюда, — сказал Эжен и повел меня к дальней стене, которая пока оставалась в тени.

Он посветил на ней, и стал заметен такой же призрачный силуэт человека и тень, по форме напоминающая гитару.

— Гитару видишь? — спросил Эжен. — Мы поэтому и решили, что Мартин умер здесь. Может, и ошиблись. Может, это и не гитара вовсе.

Прямо над гитарой моим почерком было написано: «Мартин Морель. Светлая память».

Мы вышли на воздух. Стало ощутимо холоднее, но, пожалуй, даже приятно: градусов двадцать. Подул легкий ветер, наполненный терпким запахом местной хвои, смешанным с запахом пожарища. Неужели он до сих пор сохранился? Или это мне кажется?