Смыжи - Петр Ингвин Страница 32

Гаврила Иванович добавил взгляду доброжелательности и чуточку озабоченности — пусть собеседник видит, что время дорого, а то старики любят надолго погружаться в прошлое по поводу и без повода. Особая пометка в досье указывала, что временами Кузьма Артемонович подвержен этой беде.

— О чем вы хотели сообщить?

— Не сообщить, а поговорить, разве вам не передали? — Сальер с кряхтеньем поерзал в кресле. — У меня нет нужных сведений, нет желанных ответов на ваши вопросы, но у меня есть знания и опыт, и они могут пролить свет на внешне непонятное или нелогичное. В мире все логично, все взаимосвязано, а фрактально его видит лишь «всезнающая» молодежь. Помните, у Сократа: «Я знаю, что ничего не знаю». О количестве неизведанного догадываешься на основе уже известного, и связь прямо пропорциональна — чем шире круг познанного, тем жутче становится от увеличивающейся массы непонятного, которое окружает этот круг. В Средние века ученые по краям мореходных карт размещали драконов: до этих рубежей, дескать, мы были и видели все своими глазами, а дальше — драконы. Позвольте заметить, нынешние драконы — прежним не чета. Те, кто рисовали драконов, встречались с динозаврами или видели их изображения и ничего ужаснее представить не могли. Что они сказали бы про оружие распада или аннигиляцию? Информация множится быстрее, чем кролики в благоприятных условиях, а фраза «я знаю, что ничего не знаю» рвет душу и актуальна ныне как никогда. Молодежь думает, что очки нацепила, в библиотеку, то есть в поток, вошла — и отныне все знает. Увы, обложки — не тексты. Мало знать, где лежит книжка с понадобившимися знаниями, книги нужно прочесть, и тогда знания отойдут на второй план, решения будут возникать сами, на основе ранее прочитанного про совсем другое и внешне ничем с возникшей проблемой не связанное. Вам сколько лет?

У подключенных к потоку все открытые данные о собеседнике были перед глазами, и движением бровей-глаз-мыслей вызывалось дополнительное, уточнялось необходимое или убиралось лишнее. Но Сальер не носил очков, их не было у него ни на запястье, ни на груди, ни на поясе. Кузьма Артемонович предпочитал стопроцентную реальность.

— Я родился в середине двадцать первого, — поведал Гаврила Иванович.

— Я мог быть вашим отцом или дедом. Для меня вы — молодой человек, хотя, возможно, у вас уже взрослые внуки. Вы достигли пика карьеры, и подчиненные вас боготворят. Я спрашивал. Все от вас в восторге. Им и вам повезло. И начальство ваше проявило мудрость, оно не наступило на общие грабли «предела компетентности» и нашло нужного человека. Наверное, вы были тем, кем казались — у большинства, поверьте на слово знающему человеку, это не так. Я тоже был руководителем, но остановился на уровне заместителя. Впрочем, заместитель из меня получился хороший, никто не жаловался. Вы, должно быть, в курсе, ведь вы, как понимаю, разговаривали со всеми. Хорошему работнику нужно давать больше ответственности на его месте, но не переводить на высшую должность. Эта система привела к краху прежнюю экономику. Люди двигаются по карьерной лестнице до уровня некомпетенции. Когда такие горе-выдвиженцы — в прошлом, кстати, успешные работники на других уровнях и в других сферах — занимают все высшие должности, мир летит в тартарары. Бизнес-элита прежних времен знала правило «дальних полей». В полном виде этот психологический закон звучит так: «Дальние поля всегда зеленее». Люди думали, что в других местах, где они не были и о чем ничего не знают, жизнь лучше, а прибыль больше. Умные инвесторы всегда вкладывались в то, что знали, а «Дальние поля зеленее» — лозунг неудачников. Вижу, вы устали слушать, думаете: «Старый хрыч хочет поболтать» — и ждете удобного момента указать на ограничение по времени.

— Нисколько, — улыбнулся Гаврила Иванович. — Но время действительно ограничено.

— Я начал издалека, чтобы подвести к разговору о Чайкине. Он сменил меня на посту заместителя, и больше всего вопросов ваши подчиненные задавали о его работе и его контуженной невесте, которую Вадик подключил к своему немешарику. Видимо, искали взаимосвязь. Что я знал, то уже рассказал, искомой вами взаимосвязи не вижу, но кое-что добавить могу и хочу. Именно о Вадике. Он отличался от всех. Человек на своем месте. Он много знал, умел находить нестандартные решения, а в плане компетенции в нашей сфере даст фору Максиму. Я ушел, чтобы освободить место молодому гению. Я выдохся, мог участвовать лишь в том, что предлагали другие, а это тормозило процесс. Не зря же старикам раньше запрещали работать.

— Не запрещали, — мягко поправил Гаврила Иванович. В вопросе о прошлом трудно противоречить человеку в два раза старше себя. — Прежние болезни не давали плодотворно трудиться, и достигнувшие пенсионных лет сами с радостью уходили на отдых. А те, у кого хватало сил и желания работать дальше, делали это, получая и «пенсию», и зарплату.

Сальер поморщился:

— Я неточно выразился. Трудиться можно сколько угодно, но усилия должны давать результат. С возрастом это все труднее. Я просто не поспевал за прогрессом, мои молодые коллеги говорили словами, которые мне приходилось переводить, за это время мысль ускользала. Вы разговариваете не вылезая из потока, и для вас это нормально. «Относись к другому как к себе» для вас — не победившее на Земле царствие небесное, а норма жизни. Энергия теперь к любой стационарной и движущейся технике передается напрямую, отмена проводов вызвала новую техническую революцию, и мы не привязаны к источникам — их вообще большей частью вывели на околоземные орбиты. Для вас это данность, а для меня — сбывшаяся мечта. Вы просто не представляете, как долго я живу на свете. Из моих сверстников до победы над старческой дряхлостью дожили единицы, мне повезло. И в отличие от людей нового мира мне странно, когда многие живут с грандами трех, четырех и даже пяти поколений, а у тебя родители умерли своей смертью. Насколько же я стар? Раньше была такая присказка: «Столько не живут!»

— Не наговаривайте на себя. — Гаврила Иванович улыбнулся одними глазами. — В ваши годы многие достигают пика работоспособности. Посмотрите хотя бы на координатора духовного блока.

Сальер вновь поморщился:

— В мое время в таких случаях говорили: не мешайте Божий дар с яичницей. Духовники и ученые — не просто разного поля ягоды, а даже не ягоды и фрукты. Скорее, это как флора и фауна, причем духовная фауна живет на плодах научно-технической флоры. Ученому кроме острого ума и трезвой памяти нужно воображение…

— У художников и писателей разве не так?

— …подкрепленное знаниями человеческой мысли за все прошедшие тысячелетия, — не обратив внимания на перебивание, закончил Кузьма Артемонович. — Писателю же, чтобы стать писателем, не нужно ничего, кроме выхода в поток и толики вдохновения, а современный художник ничего не сможет без достижений ученых — ни инсталляции сотворить, ни движущейся картины написать. Духовники пользуются плодами ученых, а ученому, который хочет чего-то добиться, нужно бежать, чтобы всего лишь устоять на месте. Старое правило, но работает как ни с кем другим. Поэтому я решил подвинуться ради перспективного молодого человека. Я знаю жизнь. Я живу давно, я застал время, когда быть толстым или худым не было результатом собственного выбора. Я видел первый принтер. Помню, как мы с Максимом стояли на берегу реки и глядели, как буквально из ничего сам собой строился Центр, а мы мечтали, что наши изобретения сделают стройки ненужными, человечество полностью сольется с природой, и наступит земной рай. — Сальер протер уголки затуманившихся глаз. — Жизнь менялась, а судьба ученого оставалась прежней — гореть идеями и зажигать тех, кто рядом.