Между двумя мирами - Олеся Шеллина Страница 25

— Было бы странно обратное, особенно, если учитывать тот момент, что Анна Иоанновна не знает немецкого языка, — я усмехнулся. — И как она решилась Бестужева, с которым могла хотя бы поболтать, поменять на тебя?

— Бестужев еще мог заставить себя удовлетворять ее, пока ее светлость была помоложе, а потом ничего уже не помогало. Да и болтать ее светлости не было причин, она пение дев более всего любит. И особенно одной девы. Графиня Ожельская не так давно приезжала навестить ее светлость. Вместе они птичек расстреливали, ведя неспешные беседы о том, об этом… я бы рассказал, о чем именно, но вот беда, русского языка я практически не знаю.

— И как бы ты справлялся, удайся герцогине свалить меня и сесть на мое место?

— О, не волнуйтесь, ваше императорское величество. В том случае, при дворе было бы много немцев, ее светлость питает к моей нации особые чувства. А те немногочисленные русские, что остались бы подле трона, быстро выучили бы наш благородный язык. Например, ваш немецкий безупречен, ваше императорское величество, — и он снова поклонился, улыбнувшись уголками губ. Так, я не понял, меня что пытаются сосватать за иноземцев? Ага, счаз.

— Мой немецкий безупречен, потому что моя мать была немкой, и мои австрийские родичи настаивали на том, чтобы именно этот язык я, будучи еще совсем ребенком разучивал прежде того, что был и не переставал быть мне родным. Как бы сказать поделикатнее, Эрнест, но из-за столь дикого обучения языкам, превыше всего остального, я стал просто ненавидеть все немецкое, да так сильно, что меня втроем держали, когда я рвался лично уничтожить Митаву, вот просто стереть ее с лица земли, камня на камне не оставить, после того как мне пришло сообщение о гибели моих высших офицеров. И тебя вместе с герцогиней я мечтал растерзать лично. Я до сих пор очень зол на полковника Кропотина, который вопреки моему приказу ничего с городом не сделал. Так зол я на него, что в поход он не пойдет, здесь останется, тебя сторожить. Вот так-то, Эрнест, — я широко улыбнулся, видя, как вздрогнул и слегка побледнел Бирон. — Да и еще, чтобы все с дамами в лучшем виде получалось, надо картошку жрать, а не шпанской мушкой баловаться. А ты не знал? Об этом давно в газетах пишут, почитай на досуге, — я сделал знак второму гвардейцу, стоящему у двери, и тот быстро подошел к Бирону и, положив руку тому на плечо, увел с глаз моих куда-то дальше по коридору.

Глядя Бирону вслед, я его почти не видел, размышляя об услышанном. Опять графиня Ожельская. Но она ведь тупая, как пробка, как та же Аннушка, для которой верхом наслаждения было унизить представителя одного из древнейших русских родов, обозвав шутом, женив на своей шутихе и заперев их на ночь в ледяном дворце. Надо было графа де Сада не убивать, а ее светлости подарить, они бы нашли друг друга. Но что за странный разговор? И почему вдруг Бирон стал со мной таким откровенным, если даже Ушаков с его метолами ведения допросов не сумел его разговорить?

Покачав головой я вышел на улицу. Надо же. Лето все еще в полном разгаре, а по моим ощущениям прошли уже года с тех пор как шведский Фредерик начал проявлять свою слишком уж бурную активность.

Пройдя по ухоженной дорожке к берегу живописной речушки, я остановился у изящного, кажущегося декоративным, мостика. Да, герцогиня Курляндская – это не императрица Российская, размах не тот. Внезапно из-за соседних кустов послышался приглушенный женский смех и плесканье воды. Не удержавшись, я направился туда, по едва заметной тропинке, ведущей прямиком в кусты. Рядом со мной сопел телохранитель. Теперь, когда мы находились на условно вражеской территории, я мог уединиться только в своем царском сортире, красном, как знамя большевиков. Тропинка обрывалась прямиком в кустах, в которых было словно специально создавая окно, выломано несколько веток, и в образовавшуюся брешь открывался превосходный вид на…

— О-о-о, — только и сумел я выдавить из себя, ощущая, как сильно и быстро забилось сердце. Очевидно эта площадка специально для подглядывания была сооружена. А посмотреть было на что. Вид из кустов открывался прямиком на берег, где, расположившись возле огромных валунов и на мостках, юные все как на подбор прачки стирали белье. Нижние сорочки, насквозь промокшие совершенно не скрывали молодые, разгоряченные работой тела. Юбки были подоткнуты, обнажая ноги. Вот же черт, я почувствовал, как пересохло во рту, а определенная часть моего тела начала проявлять заинтересованность к происходящему и без порции картошечки за завтрак. Я закрыл глаза, пытаясь вызвать образ Филиппы, но, вопреки ожиданиям, вместо того, чтобы успокоиться, в голове зашумело еще сильнее. Все-таки этому телу всего неполных шестнадцать, и гормоны уже скоро через уши хлестанут, а руки кровавыми мозолями покроются! Интересно, можно ли как-то ускорить свадьбу? А то я загнусь так скоро от спермототоксикоза. Но как же они хороши, особенно вон та брюнеточка. Она даже чем-то на Филиппу похожа. Я непроизвольно сделал еще один шаг вперед. Давыдов, караулящий меня сегодня, сделал жест рукой, словно пытаясь удержать от соблазна, но куда там. Похоже, и его пробрало это полное странного эротизма зрелище.

Они меня заметили. Ну еще бы. Сложно было не заметить долговязого парня, под метр девяносто, вываливающегося из кустов, тяжелого дышащего при этом. Для меня же все отошло на второй план: невеста, просранная крепость, неясные перспективы, невыясненная до конца численность войска противника… девушки взвизгнули и принялись разбегаться, довольно медленно, и не используя такое грозное оружие как мокрое белье, которым некоторые из них совсем недавно очень азартно колотили о большие плоские камни.

Ухватив за руку приглянувшуюся мне девчонку, я притянул ее слабо сопротивляющееся тело к себе.

— Не может быть, чтобы вы были людьми, нимфы и русалки, посланные нам в искушение, — прошептал я, наклоняясь к розовому ушку. Из-за особенностей профессии девушка постоянно находилась в воде, мыле, песке, которым оттирали пятна, поэтому была чистенькая и пахла водой. Об ароматических мылах можно было только мечтать, особенно для простой девчонки, но я бы не сказал, что запах речной воды вызывал во мне отвращение.

— Что вы такое говорите, сударь, отпустите меня, — она сделала весьма неубедительную попытку вырваться. Крепенькая, с вовсе не изящными ручками, хотела бы, сопротивлялась бы активнее. А у меня вовсе мыслей не осталось, только одна, затащить ее в те самые кусты, из которых я выскочил, завалить на землю, задрать повыше юбку и… Я аж застонал от перспективы.

— Конечно отпущу, только не сию минуту. Чуть попозже, — и я начал активно волочь девчонку к месту будущего греха. Остальные лишь смеялись, наблюдая за этой не слишком красивой, надо смотреть правде в лицо, сцене.

Мне даже удалось приблизиться к кустам и даже увидеть недовольную морду Демидова, который явно осуждал, но, слава Богу, не вмешивался. Я уже приготовился осуществить задуманное, и уже лапал чуть подрагивающей рукой упругую девичью грудь, пытаясь одновременно расстегнуть перевязь…

— Государь! Петр Алексеевич! — вопль Петьки звучавший неподалеку сбивал весь настрой. Стиснув зубы, я не отвечал, продолжая бороться с перевязью, которая, похоже, сговорилась со всеми в борьбе за мою нравственность. — Государь! Срочное сообщение с границы! — твою мать! Я прижался лбом к шее девушки, которая, похоже, умудрилась распалиться под моими грубоватыми ласками, во всяком случае жилка на ее шее пульсировала с сумасшедшей скоростью, и она тихонько постанывала.