Долгая ночь - Юля Тихая Страница 24

Моё желание остаться дома было категорически отвергнуто. Когда я говорю — «категорически», я имею в виду, что на зелёной обложке тетрадки мастер Дюме написал три буквы, «НЕТ», и показывал эту запись на каждый мой аргумент.

Пообщаться с хозяйкой мне тоже не дали. Второй чемодан — посчитали излишеством, «как я вижу, инструментарий Вы уже сложили». Так мы и вышли на внешнюю лестницу: улыбающийся мастер с посохом и я, недовольно волочащая чемодан, — он оказался неожиданно тяжёлым.

На улице мастер Дюме вытащил из ворота один из многочисленных артефактов и что-то нажал. Минут через пятнадцать приехало такси; всё это время мы стояли у ворот молча, а я пыталась отогревать замёрзшие руки дыханием.

Машина была дорогая, красивая: глянцево-чёрная Змеица с до блеска начищенным шильдиком завода на радиаторе. Внутри — кожаные белые сидения. Подтянутый водитель в клетчатой кепке открыл багажник, сам поднял туда мой чемодан и распахнул передо мной задние двери.

Мастер Дюме показал водителю написанный в тетради адрес.

Вокруг было уже совсем темно. Снег усилился; белая крупка летала вокруг, подгоняемая ветром. Вбок, вверх, прямо — бесконечный, ничем не управляемый хаос. Но в конце концов жёсткие снежинки всё-таки куда-нибудь падали: то под шуршащие колёса авто, то на лобовое, где их размазывали дворники.

Фонари здесь не горели. Судя по поворотам и отдельным смазанным кадрам, которые я вылавливала в свете фар, мы ехали куда-то к старой набережной. Этот район я толком не знала и быстро запуталась.

Ехали медленно. Мимо мелькала то кирпичная кладка, то ковка заборов, то барельефы на старых домах. Я узнала главный корпус медицинского центра, потом мы довольно долго ехали в ровном жёлтом свете липовой аллеи, а затем я снова потерялась в хитросплетениях переулков.

Как я во всё это влипла? Что я здесь делаю? Надо было всё-таки попробовать ткнуть его ножом, если бы я бросилась неожиданно, может быть…

Машина съехала на тряскую тёмную дорогу, утопленную в кое-как расчищенном снегу и высыпанную гравием и песком. Она серпантином забиралась на гору, и вокруг были одни только ёлки. Городские огни остались где-то слева внизу.

Мы остановились у высоких сплошных ворот, и мастер Дюме ткнул мне в руки тетрадь:

«Я вернусь через 15 минут. Пожалуйста, оставайтесь здесь и не делайте глупостей».

Я кивнула. Он вышел, — следы в нетронутом снегу, — и позвонил в ворота. Водитель потушил фары и включил для меня лампочку в салоне.

— Где это мы? — спросила я будто бы между прочим.

— Загородная резиденция, — чопорно сказал он.

— Чья?

— Шестого Волчьего Советника.

И показал на табличку у ворот.

Из-за снега мне было плохо её видно. Строчки надписей были все облеплены снегом, и прочесть их я так и не смогла, зато заснеженный рельеф стал даже более чётким.

Волчья голова с пышной, вырисованной острыми клиньями гривой. В пасти — круг часов, они и правда работали, но опаздывали на два или три часа. А вокруг бегут цепочкой мелкие зверьки с острыми когтями и глазами из глянцевых чёрных камней.

Мне не нужно было всматриваться, чтобы понять: это ласки.

— Мне сказали подумать, — лопочу я, и это почему-то звучит очень жалко.

Мама только качает головой, но я знаю: она считает, что здесь не о чем думать.

Вечером мне рассказывают о волках, и о лисах, и о ласках, — и о предназначении. Говорит всё больше мама, с горящими глазами и пылом, а папа, как все медведи, вял и по-зимнему клюёт носом в стол.

Когда-то давно, до Принцессы Полуночи, твоя судьба определялась рождением. Если ты рождён волком, ты будешь править Кланами; если лисой — искать следы и служить волкам; если белкой — обживать снежные леса; если соколом… Родители учили детей семейному делу, и не было из этого круга ни выхода, ни даже его тени.

Потом Принцесса подарила нам Охоту, и вот она я — ласка, дочь медведя и горлицы.

Есть звери, которые давно забыли о своей сути, но ласки помнят. Это большая судьба; я стану сильной, я смогу многое, я научусь. Я буду тенью Советника и его доверенным лицом; щитом, заслоняющим от опасности, и разящим клинком; его клыками и его когтями; я проведу свою жизнь за волчьим престолом, а однажды приму за него смерть.

Полуночь сплела для меня хорошую дорогу, яркую. О чём же здесь думать?

Я нервно облизываю губы.

— Я бы многое отдала за такую судьбу, — говорит мне мама. — У тебя есть шанс вырваться из нашей дыры, увидеть мир, не бегать, как проклятая, работа-дети-быт-работа, не пытаться экономить на капусте. Кесса, тебе пора бы взрослеть. Или ты хочешь, как все, быть какой-нибудь мышью и стать продавщицей в пивном ларьке? Посмотри на меня. Что тебе не так?

Я не хочу на неё смотреть. Я прячу взгляд и обнимаю себя руками.