Женщина из морга - Виктория Балашова Страница 12

«Вот и я так же двигаюсь по жизни, гонимая каким-то невидимым ветром. Меняю свой цвет, перемешиваюсь с другими людьми, застываю и опять перемещаюсь дальше. Только некому меня нарисовать, запечатлеть в данную минуту. Никого не интересует эта женщина, которая сидит без толку во дворе и не знает, как ей жить. Ну, или проще, – как ей нарисовать осень». Оля взяла ластик, подтерла кое-где и снова зашуршала карандашом. Становилось прохладнее. Женщина, убиравшаяся в доме, крикнула из окна второго этажа:

– Оля, может быть, вам принести плед?

– Да, было бы неплохо. Спасибо, – откликнулась как бы хозяйка большого дома.

– А то я уж гляжу, вы все сидите. А уж вон холодает. Ветер, наверное, к вечеру дождь надует. Прям как обещали в новостях, – накидывая плед Оле на плечи, сказала домработница.

– Да-а-а, – протянула Оля, – редко у них прогнозы сбываются.

– И то верно, – покивала собеседница, – может, и этот не сбудется, – и она пошла в дом убираться дальше.

«Не сбудется, не сбудется, не сбудется, – повторяла Оля про себя последние слова Нины Григорьевны, – ничего уже не сбудется. Рисуй не рисуй». Но рисовать она продолжила, упорно настроившись на результат. Вот нарисуешь осень, и что– то произойдет, что-то незримо сдвинется в пространстве, наклонится куда-то, сместится. Оля рисовала и рисовала, как одержимая, прорисовывая листочки, пока вдруг часа в три нестерпимо не захотелось есть. «Надо прерваться», – подумала она, поднимаясь со скамейки. Оля протянула к небу затекшие руки, вытянула вперед поочередно ноги, мотнула головой туда-сюда. Потом сложила карандаши и ластики в пенал, взяла на всякий случай мольберт (может, действительно, дождь пойдет) и потащила все это в дом, периодически поправляя сползающий с плеч плед.

Как готовила Оля, Олегу не нравилось, и он оставил после женитьбы свою прежнюю «домоправительницу»: Нина Григорьевна и убиралась, и готовила, а ее муж следил за участком. У Оли никогда не было тяги к кулинарному искусству, и она в душе признавала неоспоримое превосходство домработницы на кухне. Но посторонний человек в доме ее напрягал. Оля никак не могла полностью расслабиться в присутствии Нины Григорьевны. А уж ее невинная манера каждый раз, когда Оля заходила на кухню и начинала есть, спрашивать: «Вкусно ли, Оленька? Все ли в порядке?» вообще выводила из равновесия. Поэтому днем Оля старалась дома не обедать. Ладно завтрак – утром особенных разносолов к столу и не положено. Или кофе попить, чай – все это как-то еще проходило без вторжения Нины Григорьевны. Обед, вот это было уже чревато. За ужином обычно отдувался Олег. Он, в отличие от Оли, не напрягался. Если он, конечно, вообще ужинал дома.

Оля разложила свои рисовальные принадлежности по местам, переоделась и пошла снова на улицу, к машине. Ей и за это бегство тоже было неудобно перед домработницей: та все-таки старалась и считала себя обязанной каждый день что-то готовить. Но из дома хотелось нестерпимо уйти. Дом этот в принципе Оля своим не считала. Она въехала в него не хозяйкой, а, скорее, гостьей. За несколько лет до свадьбы дом был отстроен Олегом, предусмотрительно купившем участок на одном из самых элитных подмосковных направлений. Постепенно дом обустраивался, покупалась мебель, высаживались в саду деревья и кустарники. В один прекрасный день Олег оставил свою московскую квартиру маме и одиноко воспитывающей сына сестре и переехал за город.

Казалось бы, никто не запрещал Оле переделать все по своему усмотрению. Но ей всегда было как-то неловко об этом заводить разговор. Единственным ею внесенным изменением была гостевая, переделанная в художественную студию. Попытка поменять под себя расстановку кухонных принадлежностей потерпела полный крах. Нина Григорьевна молча все снова расставляла «по местам». И когда перестановка туда-сюда повторилась в третий или четвертый раз, Оля просто махнула на все рукой. Выяснять отношения из-за этого ей не хотелось.

Забрав себе в единоличное владение гостевую, Оля купила туда кофемашину и небольшой чайник. По крайней мере, теперь она могла спокойно пить кофе и чай, не находясь под неусыпным оком «домоправительницы».

По стеклу забарабанил дождь. Оля включила дворники и медленно поехала к воротам. На нее из окна смотрела Нина Григорьевна. Ей всегда хотелось сказать Оле, чтоб она не бежала из дома, чтоб она спокойно ела, ставила все на кухне, как ее душа пожелает. Но что-то все время мешало женщине, знавшей Олега с пеленок, пойти на контакт. Лучшая институтская подруга его матери ничего не могла с собой поделать: она была Оле как свекровь, она была даже хуже, чем свекровь, потому что права никакого не имела затевать выяснения отношений. Она стала прислугой в доме, в котором до появления Оли чувствовала себя хозяйкой. Единственной отдушиной были звонки Олеговой матери. И сейчас она тоже подошла к телефону, чтобы набрать знакомый номер:

– Понимаешь, опять укатила, – начала Нина Григорьевна рассказывать подруге, – я тут, значит, наготовила, а она опять – швырк из дома.

Дальше разговор пошел как по писанному: обе женщины с удовольствием говорили о том, что Оля вышла замуж не по любви, а по расчету, что хозяйка из нее никудышная, и что детей она иметь, к сожалению, не может…

За столом напротив Олега сидела платиновая блондинка с волосами чуть не до попы. Волосы были нарощенными, и во время секса девица всегда немного нервничала, так как Олег любил за волосы дергать, и довольно сильно. Олег подумал про Олю. У его жены волосы были темные, до плеч. В начале их знакомства они были натурального цвета, а с переездом на Рублевку стали отливать красивым каштановым блеском. Несмотря на то, что в рублевском салоне Олю стали красить, она всегда выглядела натурально. Олега это в начале и привлекло – Олина естественность во всем: и во внешности, и в поведении. Но сейчас напротив сидела крашеная блондинка с ярко-красными губами, длиннющими ножищами, которые слегка были прикрыты мини-юбкой. Блондинка съела последний салатный лист и жеманно попросила заказать кофе.

– Я тороплюсь, – неожиданно сказал Олег, – деньги официанту я оставлю, так что ты тут спокойно допивай кофе. Да, вот еще, – Олег залез в портмоне, – деньги на такси. Закажи себе машину.

– О,кей, – на лице у девицы не отразилось ни грамма эмоций. Она закинула ногу за ногу, взяла деньги и спокойно положила их в сумку. Когда Олег вот так же отправлял домой жену, а сам собирался продолжать вечер где-нибудь с друзьями, она всегда оскорбленно поджимала губы, и иногда ему даже казалось, что Оля вот-вот расплачется от обиды и швырнет ему деньги в лицо. Этой, блондинистой, все было по барабану. Мама, считавшая Олю охотницей за деньгами ее сына, никак не хотела понять, что женился он очень правильно, именно на той, которую его состояние не волновало совсем, а в какой-то степени даже раздражало. Главным обломом в Оле было то, что она не смогла выносить ребенка. Олег оправдывал свое равнодушие к жене только этой причиной. Остальные он не видел и видеть не хотел.

В машине Олег закурил и велел шоферу ехать в клуб. В последние месяцы он всем остальным развлечениям предпочитал именно клуб. Сидя в отдельном кабинете, он пил пиво или что-нибудь покрепче, жевал вредные чипсы и смотрел большой плазменный телевизор, висевший на противоположной стене. С любовницами разговаривать было не о чем, поэтому с ними он только имел более или менее бурный секс, иногда приглашая потом поужинать в ресторан. С женой тем для разговоров могло найтись множество, жена была умной.