Ночь пяти стихий - Илья Стальнов Страница 12

– Идем, братва, из этих мест!

Тогда Пафнутий, шебутной малый, бунт поднял:

– Как? Зачем? Да чего мы там не видали? Подбил нескольких братьев на раскол, и ушли они за ним. Да только немного их было, поскольку все знали, что Пафнутий человек пустой и болтливый, каши с ним не сваришь. Так и получилось. Доходили слухи, что изловили их всех по-глупому да четвертовали принародно, а чтоб другим неповадно было безобразия учинять и честный народ по лесам тиранить – прибили их отрубленные руки к столбам вдоль дороги.

Ну а у тех, кто с Романом остался, особых поводов для сожаления не было. Рыскала братва по окрестностям, еду да выпивку добывая, девок насильничая да купчишек на дороге поджидая. А однажды даже деньги, что государю с налогов шли, взяли. Как про это атаман прознал – непонятно. Ведь и час, и место, и какая охрана будет – все ему известно было. Поговаривали, что у Романа глаза и уши в городе имеются, притом чуть ли не из таких, которые знают, что у самого воеводы дома водится…

Землянки в лесу строил Мефодий – знаток плотницкого дела. Даже самой лютой зимой в них было тепло. Место для убежища Роман нашел удобное и неприступное. За год, что находилась там шайка, к ним не то что слуги государевы не сунулись, но даже случайный путник поблизости не прошел. Да оно и неудивительно. К островам посреди обширных Мертвых болот пробраться мог только человек знающий. А таковых, похоже, на земле было немного.

А болота те не зря Мертвыми звали. Хлюпающая, будто живая, зеленокоричневая трясина, колючий, непроходимый кустарник, изогнутые, увечные с виду березки, убогие коряги. Простирались болота на многие и многие версты, и даже если б нашелся тот, кто пройдет по трясине, как посуху, заблудился бы тут и не нашел дороги назад.

Да что и говорить, место было нездоровое, гиблое, но люди, собравшиеся тут, как нельзя лучше подходили к нему. С бледной кожей, спутанными волосами, горящими смурными глазами. Что-то было в лицах такое, что, глядя на них, возникало ощущение, будто не от земли они, как крестьяне, не от неба, как благочестивые христиане, а, казалось, накрепко срослись они с этим туманом, зыбким болотом и все для них смазано, призрачно: смерть-жизнь, бытие-небытие, свет-тьма. Будто витает над каждым из этих людей зловонный болотный дух, впитывается в каждую частичку тела, овладевает ими без остатка… Все эти невеселые мысли лезли в Гришкину голову, и он со страхом ощущал, как сам пропитывается этим болотным духом и может навсегда остаться здесь…

Потрескивали поленья в костре, в большом закопченном оловянном котле булькало варево, которого с лихвой должно было хватить на всю братву. Около бака суетилась Матрена, Аграфена же сидела рядом и разделывала на доске куски мяса. Около землянок было, свалено оружие – сабли, пики, топоры. Один из разбойников полировал саблю, сидя на корточках и что-то насвистывая. Остальные занимались делами бесполезными – резались в кости, дремали, жевали какие-то листья. Вокруг костерка у самой воды расселась компания тех, кто любит почесать языки.

– Э-э, – протянул татарин, потирая рукой лысую голову. – Как же мы оплошали. Какие девки там были, ай-яй-яй.

– А жратвы столько… Наверное, не счесть, – вздохнул Мефодий, потирая пальцами толстые щеки. – И вино, и брага наверняка отменные. Очень уж этот злыдень староста Егорий, так его растак, до жратвы и до выпивки хорошей охоч.

– Ха-ха, Мефодька, – рассмеялся татарин, который почти всегда улыбался и не упускал случая побалагурить, – видать, прослышал Егорий, что такой зверь, как ты, в лесах завелся, и понял, что ни браги, ни жратвы, ни баб своих не видать ему теперь, вот с горя засаду и поставил.

– Эх, чертяга, тебе бы лишь бы ртом своим беззубым лыбиться, а у нас жратва и пойло скоро выйдут. Что делать тогда будем? – обеспокоенно произнес Мефодий.

– Ха, не пустил тебя Антип в свой огород, – не унимался татарин. – Тебя, Мефодька, только тебя испугался. Нас-то что бояться? Нам много не надо. Ты ж дело другое. Вон какое пузо отрастил!

Действительно, живот у Мефодия был необъятный, аппетит еще необъятней, за что и прозвище он заслужил соответствующее – Пузо.

– Эка, разошелся, морда татарская, – беззлобно хмыкнул Мефодий, удовлетворенно положив руки на свой живот. – Не особо шуткуй, а то и зашибить могу.

– Ладно, Мефодька, коль Старостины закрома не по тебе оказались, на, нашей бражки отведай, – татарин протянул свою кружку с брагой. Лик у Мефодия просветлел, он схватил большую кружку и в три глотка опорожнил ее.

Убивец-Евлампий, едва прислушиваясь к разговору, сидел рядом, угрюмый и злой, облокотившись на свой огромный топор. На ухе его запеклась кровь – след от удара стрелецкой сабли. На затылке вздулась здоровенная шишка – ударил ведь ктото дубьем, да еще в самый сладкий момент. Найти бы кто. И вот тогда…

Он поднял свои прозрачные глаза и прикрикнул:

– Хватит кривляться, шуткарь… А тебе, Мефодий, лишь бы брюхо набить… Ох, худо мне!

– Нам тоже худо, – пожал плечами татарин. – Жалко и Селезня, и Егорку Рваного. Хорошие, удалые братцы были.

– Леший с ними, с твоими удалыми братцами! Сколько Господь отмерил кому – так тому и быть. Чего жалеть-то?

– Эх, Евлампий, что же ты говоришь такое? – укоризненно произнес сидящий на бревне и греющий руки у костра разбойник по имени Сила.

Внешность его вполне соответствовала имени. Был ой широкоплеч и массивен. На мощной шее сидела тяжелая голова, взор был насторожен, брови сдвинуты хмуро и неприветливо. Сразу было видно, что он опасен и способен на многое. На правой руке Силы недоставало двух пальцев, за что он получил кличку Беспалый, лицо и руки украшали шрамы – следы многих схваток, в которых ему приходилось участвовать. Эти шрамы придавали ему еще более устрашающий вид. Бился он всегда ожесточенно. И мало кто мог с ним сравниться во владении секирой или огромной дубиной, которой он играючи сшибал наземь лошадь со всадником.

– Сам повел людей на гиблое дело, погубил, а теперь словом добрым помянуть их не желаешь, – покачал головой Сила.

– А кто знал, что дело гиблое? – воскликнул Убивец. – Ты, что ли? Так чего же тогда сразу не сказал?

Сила пожал плечами, а Евлампий поднял глаза, и они уперлись в Беспалого. Прочитать в них что-то было невозможно, но мелькнуло нечто похожее на вызов.

– Не, братцы, неспроста все это, – еще шире улыбнулся татарин. – Чую, что неспроста.

– Что неспроста, татарская твоя морда? – спросил Мефодий, грустно глядя в пустую кружку. – Как с тобой не поговоришь – всегда у тебя все неспроста.

– Где же это Мефодька видел, чтобы городовые стрельцы просто так по деревне околачивались? Ждали они нас там.

– Ждали, – тупо повторил Убивец.

– И чего это они нас там ждали? – громко заржал здоровяк Мефодий, отбросив прочь пустую кружку плотоядно облизываясь. – Они же не знали, что мы туда придем. Эх, татарин ты и есть татарин! Заранее только сватов ждут.