Возрождение времени - Баошу Страница 12

После многих лет жесточайших умственных пыток мой разум превратился в точнейший инструмент. Я не только создал с его помощью невообразимо огромный внутренний ландшафт – я был полновластным хозяином этого нового домена. Образование в области классической литературы, которое навязали мне родители в юности, оказалось бесценным – оно снабжало меня сырьем для строительства мира моих грез. Я вместе с героями эпоса отплывал на «Арго» за золотым руном, готовый сражаться с морскими змеями и прочими чудищами; или следовал за Гренгуаром по темным улочкам средневекового Парижа, слушая перезвон колоколов Квазимодо; или летел на облачной колеснице, запряженной крылатыми конями, над укрытыми снегом вершинами, чтобы навестить Царицу-Мать Запада в горах Куньлуня…

Я не просто был гостем в этих мирах – я их создавал. Воображал себе мельчайшие детали этих вселенных: новозаветный Иерусалим, или Ад и Рай «Божественной комедии»; или Бяньлян ^[5] с полотна «По реке в День поминовения усопших», или Небесный дворец и Чистые Земли Будды, как они описаны в «Путешествии на Запад»… Я также придумал немало чудес, дотоле никем не описанных: царства на лепестках цветов, вселенные в ореховых скорлупках, огромные города на морском дне, сады, парящие в космосе…

Я был творцом этих грез, а потому мне не надо было вникать в технические детали или следовать научным законам. Все, что от меня требовалось, это вообразить их – и они возникали. Да будет свет, объявлял я, и вселенная сияла. Я воздвигал здания, которые, согласно законам механики, не могли существовать, однако существовали – величественные, впечатляющие, возвышенные… Я конструировал чудеса, перемешивающие времена и пространства: Венецию в пустыне, первобытный лес в сердце громадной столицы, водопады, ниспадающие на землю со звезд, тропические острова, парящие в воздухе…

Я населил свои миры колоритными персонажами и изумительными сказаниями. В них были войны между богами, таинственные сокровища, легендарные герои, юные искатели приключений, любовь, выжигающая душу и разбивающая сердца… Собственно, бо́льшую часть историй, позже рассказанных трисолярианам, я сочинил именно в то время.

– Вот как? – воскликнула АА. – А я-то думала, тебе пришлось тяжко трудиться, выдумывая все эти волшебные истории, и всё только затем, чтобы замаскировать тайные послания в трех сказках для Чэн Синь!

– Не так уж тяжко, – улыбаясь, сказал Тяньмин. – Когда твое время ограниченно, тебе почему-то хочется помедлить, расслабиться, подремать. А когда у тебя времени вдосталь, тебе не хочется делать ничего другого, кроме как творить. Те сказки были лишь малой частью всего того, что я насочинял.

– Тогда почему бы тебе не рассказать мне какую-нибудь из своих романтических историй? – попросила АА. Ее так захватил рассказ Тяньмина, что она позабыла, зачем он все это говорит. Она с нежностью обвила руками его шею и прильнула к плечу.

– Ладно. Что же тебе рассказать… О, знаю. Вот одна из моих самых любимых историй.

В Древнем Китае, у истоков реки Янцзы, в деревне у подножия гор Тангла жил юноша-тибетец. Юноша любил представлять себе мир за горами, в котором никогда не бывал. Однажды через деревню шел купец из срединного Китая. Паренек повсюду следовал за ним и расспрашивал обо всем, что тот повидал. Купец рассказал, что ручей, бегущий мимо их деревушки, уходит на восток и, вбирая в себя множество других ручьев и речек, становится шире и глубже, течет в ущельях между гор и по равнинам, огибая холмы; и, преодолев двенадцать тысяч ли, впадает в бескрайнее море. Это самая могучая река в стране.

Паренек не знал, что такое море, и купец поведал ему, что это водоем, такой огромный, что корабль не может доплыть до другого берега. В него впадают все реки мира, и зеркало его вод больше любой суши, а синева так же чиста, как небесная лазурь. Около моря, в нижнем течении реки Янцзы, расположена Цзяннань – страна зеленых холмов и подернутых дымкой озер, где расписные беседки и изящные домики красуются на лугах, подобные фигурам на картине или словам в поэме. Женщины, одетые в струящийся шелк, гребут в легких челноках по спокойным водам и напевают песенки на нежном, утонченном наречии У.

Юношу зачаровал рассказ купца, и он захотел уйти с ним в Цзяннань, но никто в деревне не поверил байкам проезжего торговца, и родители не отпустили сына. Купец ушел, но оставил новому знакомому бутылочку из Цзяннани. Юноша написал письмо на тибетском диалекте, в котором обрисовал свои мечты и фантазии, вложил его в бутылочку вместе с кусочком чистого нефрита с близлежащих гор, запечатал и бросил в ручей, бегущий за деревней, с надеждой, что река принесет его послание в Цзяннань, за тысячи ли отсюда.

Через полгода одинокая девушка гуляла по берегу Янцзы за стенами Цзянькана – Города Камней и самой большой столицы в мире, увидела бутылочку, качавшуюся на волнах, и…

Тяньмин остановился, увидев на лице АА ужас, – ужас при осознании грозной тайны.

– Но… но это же «Сказки Янцзы»! – наконец воскликнула она. Сотни лет назад АА показала этот удостоенный многочисленных наград фильм своей подруге Чэн Синь. Поскольку после этого АА провела бо́льшую часть времени в гибернации, фильм все еще был свеж в ее памяти.