За Русь святую! - Николай Андреев Страница 11

Мысли Колчака меж тем вернулись к тексту письма, еще более неожиданному, чем адресант. Великий князь писал о создавшемся в Петрограде опасном положении, о том, что вскоре вспыхнет не просто восстание, но — революция. Вице-адмирал читал и перечитывал, читал и перечитывал последнюю страницу письма…

«…Я уверен, что она поколеблет страну и не даст нам шанса победоносно закончить войну с Врагом. Это нельзя остановить. Но это можно предотвратить. Его Императорское Величество не хочет никого слышать, кроме свитских. А те ничего не понимают ни в войне, ни в политике, лишь только — в неприкрытой лести.

Боюсь, настают смутные времена. Кровавые времена, и флот будет очень серьезно взволнован ими. Столица, я не сомневаюсь, окажется в руках восставших: в Петрограде нет и десятка достойных и умных людей, которые в силах остановить кровопролитие.

Поэтому я прошу Вас, господин вице-адмирал, удостовериться в боеготовности вверенного Вам флота. Сможете ли Вы в случае беспокойства и волнения в обеих столицах удержать матросов и офицеров в повиновении, отгородить Крым от внешнего мира на некоторый срок, необходимый, чтобы страсти улеглись?

И еще. Зная, что Вы не совсем поддерживаете сегодняшнее положение дел, готовы ли в самой сложной обстановке прислушиваться к моим словам? Я надеюсь, что смогу протолкнуть идею скорейшего начала Босфорской операции. Однако в будущей обстановке это будет весьма трудно сделать. Один я вряд ли справлюсь. И весь успех давным-давно задуманного Вами предприятия будет поставлен на ту же чашу весов, что и спасение России от революционной бури.

Боюсь, мне придется пойти на некоторые шаги, которые совершенно меня дискредитируют в глазах широких масс. Сомневаюсь, что иначе мне удастся удержать нашу Родину от поражения в войне. Но другого пути, которым мы можем победить Врага, я не вижу.

Прислушайтесь к моим словам, Александр Васильевич, прошу Вас.

Уповаю на Господа и на Ваше благоразумие».

Вот эти строки и не давали Колчаку покоя. О чем хочет сказать Великий князь? На что намекает? Из его слов ясно лишь то, что вскоре произойдет взрыв, который сметет царя и правительство. Возможно, так и есть, все давно к этому шло. Слабое, безвольное правительство, в котором мог работать только Григорович, но не дали работать, не пустили в министры-председатели… Милюков правильно говорил, что все, происходящее на верхах, это или глупость, или измена. Скорее, конечно, второе… Хотя… В России и глупость власть имеющих может стать причиной многочисленных бед…

И как же должен воспринять слова Великого князя он, Колчак? Если Кирилл Владимирович прав в своих мрачных предсказаниях, то… то не быть Босфорской операции, а вместе с нею не быть и скорой победе России, всем планам и мечтам Колчака не быть…

И что же делать? Что же сделать ради победы?

Не будь слов о борьбе с Врагом, с Центральными державами, Колчак давно выкинул бы эту бумажку…

Но… Чего нельзя сделать ради победы в этой войне? Нет, никакой подлости нельзя допустить, ничего такого, что может запятнать радость победы. Но — победа… Но — бесчестие предательства… Но — война…

Вице-адмирал стал нервничать еще больше. И все-таки прошло семь или восемь минут, а Колчак уже сидел за столом, составляя ответ. Ради победы, ради Босфорской операции, ради России…

Меньше чем через час ответное письмо отправилось вместе с черноморским матросом и солдатом Гвардейского морского экипажа к Кириллу в Петроград. А вместе с ними еще и конверт для Анны. Колчак сильно скучал по своей любимой. И спешил сообщить ей о том, что предложил ему Романов…

Играл полковой оркестр. Офицеры и солдаты, уставшие за день, ужинали за общими столами. Это было как никогда важно: только здесь, в дивизии Маннергейма, расположенной в окрестностях Кишинева, поддерживалась дисциплина. Генерал-майор пытался сблизить солдат и офицеров после отхода к Кишиневу. Постоянные отступления не способствовали росту морального духа и взаимопониманию. Русские конные полки собирались вокруг столицы Бессарабии: их переводили с разных участков Румынского фронта для отдыха и приведения в порядок после казавшихся бесконечными боев.

Карл Густав Маннергейм, сидевший за одним из столов, вспоминал недавнее католическое Рождество. Вечером офицеры, решившие сделать своему командиру приятное, преподнесли в подарок набор немецких зажигалок. Все — трофейные. Можно сказать, что за каждую из них солдаты проливали свою кровь. А утром двадцать шестого декабря дивизия вновь вступила в бой, воевать за трофеи для будущего подарка…

Внезапно трапезу барона Маннергейма прервали.

— Ваше превосходительство, к вам вестовой, — козырнул Петр Лещенко.

Офицер-артиллерист, он пополнил ряды дивизии совсем недавно, но уже успел получить известность и уважение среди низших чинов офицерства за свой потрясающий голос. Многие говорили, что Петру после окончания войны стоит попробовать свои силы и поступить, скажем, в оперу. На это Лещенко лишь отшучивался и говорил, что подумает над этим, входя с войсками в захваченную Вену. Так сказать, и проверить себя можно будет на одной из известнейших сцен Европы. Лещенко не сомневался, что скоро война закончится…

Карл Густав Маннергейм был не настолько уверен в этом. Хотя тоже считал, что полгода или год — и сможет вернуться в свой любимый Петроград.

— Хорошо. Надеюсь, это новости о нашем победном наступлении, — пытался отшутиться барон.

— Разве только оно развернуто Гвардейским морским экипажем, Ваше превосходительство, — поддержал шутку Лещенко.

Маннергейм, услышав это, заторопился. Было очень любопытно, что тут делает посыльный от Великого князя Кирилла Владимировича Романова: вряд ли кто-то иной решился бы воспользоваться услугами подчиненных контр-адмирала.

В здании, приспособленном под казармы, барона ожидал морской офицер. Молодой, лет тридцати, безусый. Лицо его было широким, розовощеким. Светлые волосы, высокие скулы, мягкие глаза — явный славянин.

Маннергейм на его фоне очень сильно выделялся. Черноволосый, с безукоризненной прической, тонким острым носом-клювом, подбородком с ямочкой, худым лицом. Он был похож на кого угодно, но только не на русского. Но в глубине билось сердце, в котором всегда было место для России и особенно — Петрограда. Карл Густав очень скучал по этому городу и надеялся добиться отпуска этой зимой и поехать в столицу. К тому же его туда гнали слухи, становившиеся день ото дня страшней и темней.

— Ваше превосходительство, у меня для вас письмо от Великого князя. Изволите ознакомиться? — Офицер достал из-за отворота мундира тонкий конверт, перетянутый ленточкой с замысловатым узором.

— Великий князь не говорил, что побудило его отправить мне письмо? — спросил Маннергейм, принимая протянутый конверт.

— Никак нет, но… — Офицер не успел договорить.

— Хорошо. Надеюсь, вы еще задержитесь у нас? Позвольте пригласить вас к столу. Уверен, что вы проголодались с дороги. А я пока что ознакомлюсь с посланием Великого князя. И еще… — Карл Густав, как это ни странно, слегка замялся. — Вы не могли бы рассказать, как там, в Петрограде?