Владыка ледяного сада. В сердце тьмы - Ярослав Гжендович

Знаешь, что такое ад? Ад – это два подернутых туманом хребта, что жмутся друг к другу, словно ягодицы. Это все те же рваные линии гор, затянутые голубоватой дымкой. Это видимые вдали два пятна леса, взбирающегося по склонам, пылая царскими красками осени. Это семьдесят три хвойных куста, скрученных, будто они вышли из-под рук мастера бонсай. Это рассыпанные окрест бело-серые глыбы меловых скал, синеватые, как порченое мясо. Это искрящиеся плевки снежных шапок на вершинах. Это чудненький, словно прямо с открытки, горный пейзажик, который становится для тебя всем. Неизменный, скучный и красивый. С открытки, вдруг получившей роль вселенной. Это заключенные в слоях дерева вечные гнев и ярость. Это пересохшее деревянное горло, которое не ведает крика. Это и есть ад.

Это вьющиеся, подобно червям, корни в каменистой горной земле, в отчаянном поиске хотя бы горсти питательного перегноя среди кислых и хрупких, как ногти трупа, плиток сланца. Это пахнущий липкой сладостью свет солнца.

Это торчащий в деревянных внутренностях узкий кованый наконечник. Это чужая мертвая ветка, пробивающая ствол, будто застывшая молния.

Это молитва о грозе. О внезапном приходе электрического освобождения, громе, пепле и огне.

Это и есть ад.

Быть деревом.

Страшно… страшно… страшно…

* * *

Он появляется внезапно, прямо из осеннего тумана. Выныривает из-за края, бледное лицо рассечено зигзагом татуировки, выпученные черные глаза поблескивают в беге узкими полосками белков. Засохшие брызги крови на щеках и лбу.

Он хватается за корень и обломок скалы, пытается взобраться выше, но что-то тянет его вниз. Он молод. Ему лет семнадцать, и он крайне, смертельно испуган. Уже не обращает внимания, что слезы ручьями текут по лицу, что изо рта вырывается скулеж. Его заботит лишь неведомая сила, что тянет вниз, в пропасть.

Причина банальна. Бурый плащ, застегнутый на плечах серебряной фибулой с мотивами танцующих змей, зацепился за корень. Но парень тонет в приливах паники. Может лишь бессильно дергаться, переть вперед, как запряженный конь. Секунды текут меж пальцев, ручейки крови из раны на лбу бегут по щекам.

Парень… По здешним стандартам, он уже давно взрослый. Он воин. Рожденный с убийственным железом в руках, качаемый в люльке под песни о героях, закаленный видениями собственной героической гибели. И все же теперь он плачет, сражается с плащом, зацепившимся за корень, поскольку вблизи все выглядит иначе, чем в песнях. Собственная смерть, увиденная в упор, кажется вонючей, обычной и болезненной. Не будет трогательно-прекрасной гибели, достойной песни. А более всего – невозможно принять, что уже все. Что теперь. Сейчас. Навсегда.

Стрела с ядовитым шипением втыкается в сланцевую глыбу рядом с ладонью парня. Слышен сдавленный короткий вскрик, молодой наконец находит сплетенных серебряных змеев, давящих его глотку, и дергает застежку. Плащ падает со спины, фибула летит в пропасть, отскакивает от камня, а воин-подросток ползет на четвереньках по крутой тропке, цепляясь за кусты и скалы.

Они приближаются.

Слышны гортанные проклятия и частое дыхание. Слышен скрип толстых кож и звяканье стали.

Еще одна стрела вылетает из долины и порскает над самой головой беглеца, гудя, как рассерженный шершень.

Они приближаются.

Трое.

Они не носят красно-черные татуировки на руках и лицах, у них нет зачесанных к затылку, пропитанных дегтем косичек. Под очковыми наносниками шлемов и угловатыми нащечниками видны коротко подрезанные бороды.

Они кричат в его сторону, триумфально, хрипло. Изо ртов вылетает пар, клубится в ледяном воздухе осени. Один перегибается за обрыв и кричит кому-то внизу; эхо скачет горами. Они смеются, глядя, как парень ползет на четвереньках вперед, как пытается побежать, но спотыкается, падает и снова ползет.

Тот первый, большой словно гора, снимает шлем и осторожно кладет его на землю, потом расстегивает плащ, высвобождая новые клубы пара, поднимающиеся из-под ламеллярного панциря. Снова кричит, издевательски, задорно – и неторопливо вынимает меч. Слышен стальной протяжный скрежет железа, великан распрямляется и словно гимнаст шевелит плечами, в его спине что-то похрустывает.

Парень беспомощно хватается за пустые ножны у пояса – напоминание об утраченном оружии, но продолжает ползти вперед, слепой и глухой от ужаса.

На миг он поднимает взгляд и видит Ствол. Распахивает рот и глаза еще шире; на его лице выражение недоверия и крайнего ошеломления. Кажется, он нашел нечто, что искал давно. На несколько секунд забывает о настигающих его преследователях и ведет взглядом вдоль толстого Ствола, скрывающего человеческую фигуру с широко раскинутыми руками. Между Ветвями виден нарост, похожий на голову с обезображенным болью лицом, а посредине Ствола торчит серебристое древко ясеневого копья.

Длится это очень недолго.

Хриплый крик заставляет беглеца упасть на землю. Последние секунды жизни, вытекающие, словно пиво из разбитого кувшина. Преследователи, расслабленные, но бурлящие адреналином, снова ему кричат. Финал мучительной погони. Его уже поймали. Осталось всего пару шагов. Конец.

Сейчас его прикончат.

Резня у корней Древа.

Прикончат его, а потом сойдут в свои долины, к своим рекам и озерам. Разожгут огонь и напьются октябрьского пива, смеясь и хлопая друг друга по спинам. Запахнет жаркое, пение и хохот живых взлетит под потолок.

Принесут цепи, смазанные драконьим маслом, и станцуют свой танец огня. Нагие, размалеванные дикими узорами девушки с волосами, спрятанными под платки, станут крутиться в пламени, прыгать средь прирученного жара, обметать гибкие тела косицами огня.

А его уже не будет.

Никогда.

Он боится Древа, но меньше, чем вечного мрака, заклятого в стали преследователей. Вскакивает на ноги, двумя прыжками оказывается у Ствола и отчаянно дергает ясеневое древко. Вросшее в ствол копье неподвижно, как родная ветка.

Они окружают парня полукругом, смеются, покрикивают на него. Кто-то со вздохом садится на камень и отстегивает от пояса пузатую, обшитую тюленьей шкурой флягу. Другой втыкает меч в землю и потягивается, массируя заболевшую поясницу.