Гимн Лейбовицу - Уолтер Миллер-младший

Брат Фрэнсис Джерард из Юты, постившийся в пустыне, возможно, и не нашел бы священные документы, если бы не паломник с препоясанными чреслами.

Завидев его на горизонте, юный послушник почувствовал, как по спине пробежал холодок. Брат Фрэнсис ни разу в жизни не встречал паломников с препоясанными чреслами, но не сомневался в том, что этот – настоящий. Фигура пилигрима – крошечная, извивающаяся в дрожащем мареве загогулина, безногая, но с головой, материализовалась из зеркальной глазури разрушенного шоссе. Она скорее вползла, чем вошла в поле зрения, и это заставило брата Фрэнсиса стиснуть распятие на четках и пару раз пробормотать «Аве, Мария». Загогулина наводила на мысли о крошечных призраках, порождениях демонов жары, мучивших местных обитателей в полдень, когда каждое существо, способное передвигаться по пустыне (за исключением грифов и немногочисленных монахов-отшельников, таких как Фрэнсис), лежало неподвижно в норе или пряталось под камнем от яростно палящего солнца. Столь целеустремленно шагать сейчас по дороге могло лишь чудовище, сверхъестественное или слабоумное создание. Брат Фрэнсис торопливо помолился еще и святому Раулю-Циклопу, покровителю недоношенных и уродов, чтобы тот защитил его от своих несчастных протеже. (Все знали, что на Земле обитают чудовища. Если существо рождалось живым, то по законам церкви и природы ему позволяли жить дальше, а тем, кто его породил, надлежало помочь ему дожить до совершеннолетия. Законы эти соблюдались не всегда, но достаточно часто для того, чтобы поддерживать разрозненную популяцию монстров, которые часто поселялись в самых удаленных уголках пустошей и рыскали по ночам вокруг костров, разведенных путниками).

Загогулина наконец выскользнула из дымки в чистый воздух и превратилась в паломника. «Аминь», – шепнул брат Фрэнсис, выпустив из рук распятие.

Паломник оказался высоким худощавым стариком с косматой бородой. В руке он сжимал посох, а за плечом у него висел бурдюк. Для призрака старик слишком смачно что-то жевал и сплевывал, а людоедом или разбойником он не мог быть, потому что выглядел больным и немощным. Фрэнсис тем не менее выскользнул из поля зрения паломника и присел за грудой камней, чтобы незаметно следить за ним. Редкие встречи незнакомых друг другу людей в пустыне всегда были отмечены печатью взаимного недоверия, и каждая из сторон готовилась как к теплому приему, так и к вооруженному столкновению. По старой дороге, которая вела мимо аббатства, какой-нибудь мирянин проходил не чаще трех раз в год – хотя аббатство окружал оазис, позволявший аббатству существовать и сделавший бы его естественным прибежищем для путников, если бы в то время дорога не тянулась из ниоткуда в никуда. Возможно, когда-то она была частью кратчайшего пути от Большого Соленого озера к Старому Эль-Пасо; к югу от аббатства она пересекала похожую каменную полосу, протянувшуюся с востока на запад. В последние годы этот перекресток разрушали не ноги людей, а время.

Паломник подошел уже так близко, что его можно было бы окликнуть, но послушник остался за каменным холмиком. Чресла паломника действительно были препоясаны куском грязной мешковины – его единственным предметом одежды, если не считать шляпы и сандалий. Старик упрямо шел вперед, опираясь на тяжелый посох, чтобы не нагружать искалеченную ногу. У него была ритмичная походка человека, за спиной у которого долгий путь и которому еще немало предстоит идти. Однако у развалин он остановился, чтобы осмотреться.

Фрэнсис прижался к земле.

Среди каменных курганов – останков древних зданий – тени не было, однако опытный путешественник мог с помощью больших камней обеспечить прохладу отдельным частям своего тела. Брат Фрэнсис с одобрением отметил, что паломник, быстро найдя камень подходящих размеров, не стал поспешно за него хвататься, но, встав на безопасном расстоянии, принялся раскачивать его, используя посох в качестве рычага, а другой камень поменьше – в качестве точки опоры. Из-под большого камня, как и следовало ожидать, выползло некое существо. Путешественник хладнокровно убил змею посохом и отбросил еще извивающийся труп в сторону. Разобравшись с обитателем расселины, паломник перевернул камень. Затем, приподняв край набедренной повязки, опустил свои сморщенные ягодицы на относительно прохладную поверхность камня, сбросил с себя сандалии и прижал подошвы ног к песку ямки. Освежившись таким образом, он пошевелил пальцами ног, улыбнулся беззубым ртом и стал напевать себе под нос какую-то песню на неизвестном послушнику языке. Брат Фрэнсис, устав пригибаться к земле, беспокойно заерзал.

Напевая, паломник развернул тряпицу, в которую были завернуты сухарь и кусок сыра. Потом встал и гнусаво проблеял: «Благословен будет Адонай Элохим, Царь вселенной, волей которого хлеб возникает из земли». Сказав эти слова, он снова сел и принялся за еду.

Воистину, путник прибыл издалека, подумал брат Фрэнсис. Послушник не знал ни одного соседнего государства, в котором правил бы монарх со столь странным именем и столь странными притязаниями. Брат Фрэнсис предположил, что старик совершает искупительное паломничество – возможно, к раке, находящейся в аббатстве, хотя рака официально еще не стала таковой, поскольку ее «святой» еще не стал святым. Другой причины, по которой старый путник оказался на дороге, ведущей в никуда, Фрэнсис придумать не мог.

Паломник поглощал хлеб и сыр не торопясь, а послушник, по мере того как слабела его тревога, становился все беспокойнее. Правила не разрешали ему заговорить по своей воле со стариком во время Великого поста, но если он бы вышел из укрытия за грудой камней, то паломник непременно бы увидел или услышал его. А покидать окрестности своего уединенного жилища Фрэнсису также воспрещалось.

По-прежнему неуверенно брат Фрэнсис громко откашлялся и встал во весь рост.

Хлеб и сыр отлетели в сторону. Паломник схватил посох и вскочил.

– Ах, вот ты как! Подкрадываться вздумал!

Он угрожающе замахнулся посохом на фигуру в капюшоне, которая появилась из-за груды камней. Брат Фрэнсис заметил, что толстый конец посоха заканчивается шипом. Послушник вежливо поклонился – трижды, – но паломник не обратил внимания на столь учтивые манеры.

– Не подходи! Держись от меня подальше, урод. У меня ничего нет – разве что сыр. Его можешь взять. Но если тебе нужно мясо, то знай – у меня одни хрящи, и за них я буду драться. А теперь назад! Назад!

– Подожди… – Послушник умолк. Благие дела и даже обычная вежливость были важнее обета молчания в Великий пост – если того требовали обстоятельства, – но мысль о том, что он по своей собственной воле заговорит, заставляла его слегка нервничать.

– Я не урод, добрый простак, – продолжил брат Фрэнсис, использовав вежливую форму обращения. Он откинул капюшон, чтобы показать тонзуру монаха, и поднял вверх руку с четками. – Ты знаешь, что это?