Мелкий снег - Дзюнъитиро Танидзаки Страница 75

— Наверное, он всё время думал про себя: «Вот это да!»

— А ты, Эттян?

— Я — другое дело. Я знала, что такое Токио.

— Ох, до чего же трудно мне было выступать в роли экскурсовода!

— Вы рассказывали им всё по-японски? — спросил Тэруо.

— Да, я рассказывала Петеру по-японски, а он переводил отцу на немецкий. Но беда в том, что слов вроде «парламент» и «резиденция премьер-министра» он не знал, так что кое-где мне приходилось прибегать к английскому.

— Неужели вы так здорово знаете английский язык, тётя? — воскликнул Тэруо. У него был очень чистый токийский выговор.

— Да нет, просто время от времени вставляла в японские фразы отдельные английские слова. Как по-английски «парламент», я знала, а вместо слов «резиденция премьер-министра» пришлось сказать по-японски: «Здесь живёт господин Коноэ».

— А я говорила с ними по-немецки! — похвасталась Эцуко.

— «Ауф видерзеен»?

— Да. Когда мы прощались на вокзале, я несколько раз сказала «Ауф видерзеен».

— Господин Штольц всё время благодарил нас по-английски…

Сатико пыталась представить себе, как её молчаливая, застенчивая сестра показывает Штольцам токийские достопримечательности. Какое любопытное зрелище, должно быть, являли тётка и племянница — одна в ярком летнем кимоно, другая в коротком платьице — рядом, с этила и европейцами, когда входили в отель «Тэйкоку» или останавливались перед государственными учреждениями и высотными зданиями в квартале Маруноути. И каким тяжким испытанием была, вероятно, эта экскурсия для г-на Штольца, который с обречённым видом плёлся за ними, не понимая ни слова из того, что говорила Юкико, и каждую минуту тревожно поглядывая на часы.

— Мама, ты была в этом музее? — спросила Эцуко, когда такси подъехало к Гайэнмаэ.

— Конечно. Не думай, что я совсем провинциалка.

В действительности, однако, Сатико не так уж хорошо знала Токио. Когда ей было лет семнадцать, она дважды приезжала сюда сотцом. Они останавливались в небольшой гостинице в районе Цукидзи, и Сатико много ходила по городу, но это было давно, ещё до Токийского землетрясения. С тех пор она была здесь только раз: возвращаясь из свадебного путешествия, они с Тэйноскэ провели в Токио три дня, остановившись как раз в отеле «Тэйкоку». Потом у них родилась Эцуко, и за всё последующие, девять лет Сатико так ни разу и не выбралась в столицу.

Хотя Сатико и посмеивалась над восторженностью дочери и Петера, сама она была весьма поражена, увидев из окна поезда громадные многоэтажные здания, возвышавшиеся по обеим сторонам эстакады. Конечно, Осака тоже заметно преобразилась за последние годы. Расширился бульвар Мидо, от Бканосимы до Сэмбы протянулись кварталы новых современных зданий, так что панорама города, открывающаяся из ресторана «Аляска» на десятом этаже здания «Асахи», тоже производила захватывающее впечатление. Но, конечно, Осаке всё ещё было очень далеко до Токио…

В последний раз Сатико приезжала в Токио, когда город ещё только начал восстанавливаться после землетрясения, и перемены, происшедшие в нём с тех пор, буквально ошеломили её. Токио, каким она увидела его с эстакады, был неузнаваем. Глядя на проплывающие за окном вагона кварталы многоэтажных домов и сверкающую в просветах между ними башенку на здании парламента, Сатико думала о том, какой это долгий срок — девять лет. За эти годы изменился не только город, изменилась и она сама, и её жизнь.

И всё-таки нельзя сказать, чтобы Сатико особенно любила Токио. Конечно, трудно было не испытать благоговейного чувства, оказавшись, например, вблизи Императорского дворца, этого заповедного островка старины в самой современной части города, с его вековыми соснами, величественным замком и парадными воротами, с подёрнувшейся зелёной ряской водою рва… Ничего подобного нельзя было увидеть ни в Киото, ни в Осаке. Императорским дворцом Сатико готова была любоваться до бесконечности, но этилу, собственно, и исчерпывалось для неё всё очарование Токио.

Разумеется, Гиндза и Нихонбаси тоже производили сильное впечатление, но Сатико всё равно не хотелось бы здесь жить, воздух Токио казался ей чересчур сухим и жёстким. Особенно угнетающе действовали на неё скучные, безликие улочки на окраинах. Когда такси выехало на Аояма-дори и направилось в сторону Сибуи, у Сатико болезненно сжалось сердце, как будто она вдруг очутилась в какой-то далёкой, незнакомой стране. Она не помнила, приходилось ли ей бывать здесь прежде, но то, что она видела вокруг, не только не походило на окрестности Киото, Осаки или Кобэ, но почему-то вызывало у неё представление о каком-нибудь захолустном посёлке на Хоккайдо или даже в Маньчжурии.

Между тем район этот давно уже перестал быть окраиной Токио. Вблизи станции «Сибуя» было немало фешенебельных магазинов и людных улиц. Но почему она чувствовала себя здесь так неприятно? Почему так холодны, так неприветливы лица, прохожих? Сатико с нежностью вспомнила Асию, где всё — и небо, и земля, и воздух — излучают тепло и ласку. Да что Асия! Окажись она на какой-нибудь незнакомой улочке, в Киото, у неё сразу же возникло бы ощущение, что она уже не раз здесь бывала, ей ничего не стоило бы заговорить с первым встречным. Токио же всегда казался ей холодным и равнодушным. Здесь она была чужестранкой.

Как нелепо, думала Сатико, что именно в этом городе, именно в этом районе живёт теперь Цуруко — истинная уроженка Осаки, её родная сестра. Сатико испытывала чувство, какое иной раз возникает во сне: бредёшь по какой-то совершенно незнакомой улице, останавливаешься у незнакомого дома и вдруг понимаешь, что здесь живёт твоя мать или сестра… Подъезжая к дому Цуруко, Сатико всё ещё не верила, что сейчас увидит сестру.

* * *

Машина одолела крутой подъём и, замедлив ход, свернула в тихий переулок, где её обступили выскочившие навстречу трое мальчуганов. Старшему было лет десять.

— Тётя Сатико!

— Тётя Сатико!

— Мама уже заждалась вас!

— Вон наш дом.

— Осторожно, осторожно, отойдите от машины! — говорила Юкико.

— Неужели это дети Цуруко? — воскликнула Сатико. — Старший, должно быть, Тэцуо?

— Нет, это Хидэо, — поправил её Тэруо. — Хидэо, Ёсио и Масао…

— Как они выросли! Если бы не осакский выговор, я бы ни за что не догадалась, что это мои племянники.

— Всё они говорят на токийском диалекте не хуже местных. Это они ради вас стараются, хотят сделать вам приятное, — объяснил Тэруо.