Неточка Незванова - Федор Достоевский Страница 36

Но ты видишь, я все пишу о себе, даже теперь, в эту минутустрашного бедствия, я только об одном себе думаю, хотя и знаю, что ты мучишьсяза меня. О, не мучься за меня, друг мой милый! Знаешь ли, как я унижен теперь всобственных глазах своих! Все это открылось, столько шуму пошло! Тебя за меняотвергнут, в тебя бросят презреньем, насмешкой, потому что я так низко стою вих глазах! О, как я виновен, что был недостоин тебя! Хотя бы я имел важность,личную оценку в их мнении, внушал больше уважения, на их глаза, они бы простилитебе! Но я низок, я ничтожен, я смешон, а ниже смешного ничего быть не может.Ведь кто кричит? Ведь вот оттого, что эти уже стали кричать, я и упал духом; явсегда был слаб. Знаешь ли, в каком я теперь положении: я сам смеюсь над собой,и мне кажется, они правду говорят, потому что я даже и себе смешон иненавистен. Я это чувствую; я ненавижу даже лицо, фигуру свою, все привычки,все неблагородные ухватки свои; я их всегда ненавидел! О, прости мне мое грубоеотчаяние! Ты сама приучила меня говорить тебе все. Я погубил тебя, я навлек натебя злобу и смех, потому что был тебя недостоин.

И вот эта-то мысль меня мучит; она стучит у меня в головебеспрерывно и терзает и язвит мое сердце. И все кажется мне, что ты любила нетого человека, которого думала во мне найти, что ты обманулась во мне. Вот чтомне больно, вот что теперь меня мучит, и замучит до смерти, или я с ума сойду!

Прощай же, прощай! Теперь, когда все открылось, когдараздались их крики, их пересуды (я слышал их!), когда я умалился, унизился всобственных глазах своих, устыдясь за себя, устыдясь даже за тебя, за твойвыбор, когда я проклял себя, теперь мне нужно бежать, исчезнуть для твоегопокоя. Так требуют, и ты никогда, никогда меня не увидишь! Так нужно, таксуждено! Мне слишком много было дано; судьба ошиблась; теперь она поправляетошибку и все отнимает назад. Мы сошлись, узнали друг друга, и вот расходимся додругого свидания! Где оно будет, когда оно будет? О, скажи мне, родная моя, гдемы встретимся, где найти мне тебя, как узнать мне тебя, узнаешь ли ты менятогда? Вся душа моя полна тобою. О, за что же, за что это нам? Зачем расстаемсямы? Научи – ведь я не понимаю, не пойму этого, никак не пойму – научи, какразорвать жизнь пополам, как вырвать сердце из груди и быть без него? О, как явспомню, что более никогда тебя не увижу, никогда, никогда!..

Боже, какой они подняли крик! Как мне страшно теперь затебя! Я только что встретил твоего мужа: мы оба недостойны его, хотя обабезгрешны пред ним. Ему все известно; он нас видит; он понимает все, и преждевсе ему было ясно как день. Он геройски стал за тебя; он спасет тебя; онзащитит тебя от этих пересудов и криков; он любит и уважает тебя беспредельно;он твой спаситель, тогда как я бегу!.. Я бросился к нему, я хотел целовать егоруку!.. Он сказал мне, чтоб я ехал немедленно. Решено! Говорят, что онпоссорился из-за тебя с ними со всеми; там все против тебя! Его упрекают впотворстве и слабости. Боже мой! что там еще говорят о тебе? Они не знают, онине могут, не в силах понять! Прости, прости им, бедная моя, как я им прощаю; аони взяли у меня больше, чем у тебя!

Я не помню себя, я не знаю, что пишу тебе. О чем я говорилтебе вчера при прощанье? Я ведь все позабыл. Я был вне себя, ты плакала… Простимне эти слезы! Я так слаб, так малодушен!

Мне еще что-то хотелось сказать тебе… Ох! еще бы только разоблить твои руки слезами, как теперь я обливаю слезами письмо мое! Еще бы разбыть у ног твоих! Если б они только знали, как прекрасно было твое чувство! Ноони слепы; их сердца горды и надменны; они не видят и вовек не увидят того. Имнечем увидеть! Они не поверят, что ты невинна, даже перед их судом, хотя бы всена земле им в том поклялось. Им ли это понять! Как же камень поднимут они натебя? чья первая рука поднимет его? О, они не смутятся, они поднимут тысячикамней! Они осмелятся поднять их затем, что знают, как это сделать. Ониподнимут все разом и скажут, что они сами безгрешны, и грех возьмут на себя! О,если б знали они, что делают! Если б только можно было рассказать им все, безутайки, чтоб видели, слышали, поняли и уверились! Но нет, они не так злы… Ятеперь в отчаянии, я, может быть, клевещу на них! Я, может быть, пугаю тебясвоим страхом! Не бойся, не бойся их, родная моя! тебя поймут; наконец, тебяуже понял один: надейся – это муж твой!

Прощай, прощай! Я не благодарю тебя! Прощай навсегда!

С. О.»

Смущение мое было так велико, что я долгое время не моглапонять, что со мной сделалось. Я была потрясена и испугана. Действительностьпоразила меня врасплох среди легкой жизни мечтаний, в которых я провела уж тригода. Я со страхом чувствовала, что в руках моих большая тайна и что эта тайнауж связывает все существование мое… как? я еще и сама не знала того. Ячувствовала, что только с этой минуты для меня начинается новая будущность.Теперь я невольно стала слишком близкой участницей в жизни и в отношениях техлюдей, которые доселе заключали весь мир, меня окружавший, и я боялась за себя.Чем войду я в их жизнь, я, непрошеная, я, чужая им? Что принесу я им? Чемразрешатся эти путы, которые так внезапно приковали меня к чужой тайне? Почемзнать? может быть, новая роль моя будет мучительна и для меня, и для них. Я жене могла молчать, не принять этой роли и безвыходно заключить то, что узнала, всердце моем. Но как и что будет со мною? что сделаю я? И что такое, наконец, яузнала? Тысячи вопросов, еще смутных, еще неясных, вставали предо мною и уженестерпимо теснили мне сердце. Я была как потерянная.

Потом, помню, приходили другие минуты, с новыми, странными,доселе не испытанными мною впечатлениями. Я чувствовала, как будто что-торазрешилось в груди моей, что прежняя тоска вдруг разом отпала от сердца ичто-то новое начало наполнять его, что-то такое, о чем я не знала еще, –горевать ли о нем или радоваться ему. Настоящее мгновение мое похоже было нато, когда человек покидает навсегда свой дом, жизнь доселе покойную, безмятежнуюдля далекого неведомого пути и в последний раз оглядывается кругом себя,мысленно прощаясь с своим прошедшим, а между тем горько сердцу от тоскливогопредчувствия всего неизвестного будущего, может быть сурового, враждебного,которое ждет его на новой дороге. Наконец, судорожные рыдания вырвались изгруди моей и болезненным припадком разрешили мое сердце. Мне нужно было видеть,слышать кого-нибудь, обнять крепче, крепче. Я уж не могла, не хотела теперьоставаться одна; я бросилась к Александре Михайловне и провела с ней весьвечер. Мы были одни. Я просила ее не играть и отказалась петь, несмотря напросьбы ее. Все мне стало вдруг тяжело, и ни на чем я не могла остановиться.Кажется, мы с ней плакали. Помню только, что я ее совсем перепугала. Она уговариваламеня успокоиться, не тревожиться. Она со страхом следила за мной, уверяя меня,что я больна и что я не берегу себя. Наконец я ушла от нее, вся измученная,истерзанная; я была словно в бреду и легла в постель в лихорадке.

Прошло несколько дней, пока я могла прийти в себя и яснееосмыслить свое положение. В это время мы обе, я и Александра Михайловна, жили вполном уединении. Петра Александровича не было в Петербурге. Он поехал закакими-то делами в Москву и пробыл там три недели. Несмотря на короткий срокразлуки, Александра Михайловна впала в ужасную тоску. Порой она становиласьпокойнее, но затворялась одна, так что и я была ей в тягость. К тому же я самаискала уединения. Голова моя работала в каком-то болезненном напряжении; я былакак в чаду. Порой на меня находили часы долгой, мучительно-безотвязной думы;мне снилось тогда, что кто-то словно смеется надо мной потихоньку, как будточто-то такое поселилось во мне, что смущает и отравляет каждую мысль мою. Я немогла отвязаться от мучительных образов, являвшихся предо мной поминутно и недававших мне покоя. Мне представлялось долгое, безвыходное страдание,мученичество, жертва, приносимая покорно, безропотно и напрасно. Мне казалось,что тот, кому принесена эта жертва, презирает ее и смеется над ней. Мнеказалось, что я видела преступника, который прощает грехи праведнику, и моесердце разрывалось на части! В то же время мне хотелось всеми силами отвязатьсяот моего подозрения; я проклинала его, я ненавидела себя за то, что все моиубеждения были не убеждения, а только предчувствия, за то, что я не моглаоправдать своих впечатлений сама пред собою.