Неточка Незванова - Федор Достоевский Страница 35

Я вошла в библиотеку (это будет навсегда памятная для меняминута) и взяла роман Вальтера Скотта «Сен-Ронанские воды», единственный,который еще не прочитала. Помню, что язвительная, беспредметная тоска терзаламеня как будто каким-то предчувствием. Мне хотелось плакать. В комнате былоярко-светло от последних, косых лучей заходящего солнца, которые густо лились ввысокие окна на сверкающий паркет пола; было тихо; кругом, в соседних комнатах,тоже не было ни души. Петра Александровича не было дома, а АлександраМихайловна была больна и лежала в постели. Я действительно плакала и, раскрыввторую часть, беспредметно перелистывала ее, стараясь отыскать какой-нибудьсмысл в отрывочных фразах, мелькавших у меня перед глазами. Я как будто гадала,как гадают, раскрывая книгу наудачу. Бывают такие минуты, когда все умственныеи душевные силы, болезненно напрягаясь, как бы вдруг вспыхнут ярким пламенемсознания, и в это мгновение что-то пророческое снится потрясенной душе, как бытомящейся предчувствием будущего, предвкушающей его, И так хочется жить, такпросится жить весь ваш состав, и, воспламеняясь самой горячей, самой слепойнадеждой, сердце как будто вызывает будущее, со всей его тайной, со всейнеизвестностью, хотя бы с бурями, с грозами, но только бы с жизнию. Моя минутаименно была такова.

Припоминаю, что я именно закрыла книгу, чтоб потом раскрытьнаудачу и, загадав о моем будущем, прочесть выпавшую мне страницу. Но, раскрывее, я увидела исписанный лист почтовой бумаги, сложенный вчетверо и такприплюснутый, так слежавшийся, как будто уже он несколько лет был заложен вкнигу и забыт в ней. С крайним любопытством начала я осматривать свою находку.Это было письмо, без адреса, с подписью двух начальных букв С. О. Мое вниманиеудвоилось; я развернула чуть не слипшуюся бумагу, которая от долгого лежаниямежду страницами оставила на них во весь размер свой светлое место. Складкиписьма были истерты, выношены: видно было, что когда-то его часто перечитывали,берегли как драгоценность. Чернила посинели, выцвели, – уж слишком давно каконо написано! Несколько слов бросилось мне случайно в глаза, и сердце моезабилось от ожидания. Я в смущении вертела письмо в руках, как бы нарочно отдаляяот себя минуту чтения. Случайно я поднесла его к свету: да! капли слез засохлина этих строчках; пятна оставались на бумаге; кое-где целые буквы были смытыслезами. Чьи это слезы? Наконец, замирая от ожидания, я прочла половину первойстраницы, и крик изумления вырвался из груди моей. Я заперла шкаф, поставилакнигу на место и, спрятав письмо под косынку, побежала к себе, заперлась иначала перечитывать опять сначала. Но сердце мое так колотилось, что слова ибуквы мелькали и прыгали перед глазами моими. Долгое время я ничего непонимала. В письме было открытие, начало тайны; оно поразило меня, как молния,потому что я узнала, к кому оно было писано. Я знала, что я почти преступлениесделаю, прочитав это письмо; но минута была сильнее меня! Письмо было кАлександре Михайловне.

Вот это письмо; я привожу его здесь. Смутно поняла я, что внем было, и потом долго не оставляли меня разгадка и тяжелая дума. С этойминуты как будто переломилась моя жизнь. Сердце мое было потрясено и возмущенонадолго, почти навсегда, потому что много вызвало это письмо за собою. Я вернозагадала о будущем.

Это письмо было прощальное, последнее, страшное; когда япрочла его, то почувствовала такое болезненное сжатие сердца, как будто я самавсе потеряла, как будто все навсегда отнялось от меня, даже мечты и надежды,как будто ничего более не осталось при мне, кроме ненужной более жизни. Кто жеон, писавший это письмо? Какова была потом ее жизнь? В письме было так многонамеков, так много данных, что нельзя было ошибиться, так много и загадок, чтонельзя было не потеряться в предположениях. Но я почти не ошиблась; к тому же ислог письма, подсказывающий многое, подсказывал весь характер этой связи, откоторой разбились два сердца. Мысли, чувства писавшего были наружу. Они были слишкомособенны и, как я уже сказала, слишком много подсказывали догадке. Но вот этописьмо; выписываю его от слова до слова:

«Ты не забудешь меня, ты сказала – я верю, и вот отныне всяжизнь моя в этих словах твоих. Нам нужно расстаться, пробил наш час! Я давноэто знал, моя тихая, моя грустная красавица, но только теперь понял. Во всенаше время, во все время, как ты любила меня, у меня болело и ныло сердце залюбовь нашу, и поверишь ли? теперь мне легче! Я давно знал, что этому будеттакой конец, и так было прежде нас суждено! Это судьба! Выслушай меня,Александра: мы были неровня; я всегда, всегда это чувствовал! Я был недостоинтебя, и я, один я, должен был нести наказание за прожитое счастье мое! Скажи:что я был перед тобою до той поры, как ты узнала меня? Боже! вот уже два годапрошло, и я до сих пор как будто без памяти; я до сих пор не могу понять, чтоты меня полюбила! Я не понимаю, как дошло у нас до того, с чего началось.Помнишь ли, что я был в сравнении с тобою? Достоин ли я был тебя, чем я взял,чем я особенно был отличен! До тебя я был груб и прост, вид мой был уныл иугрюм. Жизни другой а не желал, не помышлял о ней, не звал ее и призывать нехотел. Все во мне было как-то придавлено, и я не знал ничего на свете важнеемоей обыденной срочной работы. Одна забота была у меня – завтрашний день; да ик той я был равнодушен. Прежде, уж давно это было, мне снилось что-то такое, ия мечтал как глупец. Но с тех пор ушло много-много времени, и я стал житьодиноко, сурово, спокойно, даже и не чувствуя холода, который леденил моесердце. И оно заснуло. Я ведь знал и решил, что для меня никогда не взойдетдругого солнца, и верил тому, и не роптал ни на что, потому что знал, что такдолжно было быть. Когда ты проходила мимо меня, ведь я не понимал, что мне можносметь поднять на тебя глаза. Я был как раб перед тобою. Мое сердце не дрожаловозле тебя, не ныло, не вещало мне про тебя: оно было покойно. Моя душа неузнавала твоей, хотя и светло ей было возле своей прекрасной сестры. Я этознаю; я глухо чувствовал это. Это я мог чувствовать, затем что и на последнююбылинку проливается свет божией денницы и пригревает и нежит ее так же, как ироскошный цветок, возле которого смиренно прозябает она. Когда же я узнал все,– помнишь, после того вечера, после тех слов, которые потрясли до основаниядушу мою, – я был ослеплен, поражен, все во мне помутилось, и знаешь ли? я такбыл поражен, так не поверил себе, что не понял тебя! Про это я тебе никогда неговорил. Ты ничего не знала; не таков я был прежде, каким ты застала меня. Еслиб я мог, если б я смел говорить, я бы давно во всем признался тебе. Но ямолчал, а теперь все скажу, затем чтоб ты знала, кого теперь оставляешь, скакие человеком расстаешься! Знаешь ли, как я сначала понял тебя? Страсть, какогонь, охватила меня, как яд, пролилась в мою кровь; она смутила все мои мыслии чувства, я был опьянен, я был как в чаду и отвечал на чистую, сострадательнуюлюбовь твою не как равный ровне, не как достойный чистой любви твоей, а безсознания, без сердца. Я не узнал тебя. Я отвечал тебе как той, которая, вглазах моих, забылась до меня, а не как той, которая хотела возвысить меня досебя. Знаешь ли, в чем я подозревал тебя, что значило это: забылась до меня? Нонет, я не оскорблю тебя своим признанием; одно скажу тебе: ты горько во мнеошиблась! Никогда, никогда я не мог до тебя возвыситься. Я мог тольконедоступно созерцать тебя в беспредельной любви своей, когда понял тебя, но темя не загладил вины своей. Страсть моя, возвышенная тобою, была не любовь, –любви я боялся; я не смел тебя полюбить; в любви – взаимность, равенство, а ихя был недостоин… Я и не знаю, что было со мною! О! как мне рассказать тебе это,как быть понятным!.. Я не верил сначала… О! помнишь ли, когда утихло первоеволнение мое, когда прояснился мой взор, когда осталось одно чистейшее,непорочное чувство, – тогда первым движением моим было удивленье, смущенье,страх, и помнишь, как я вдруг, рыдая, бросился к ногам твоим? помнишь ли, какты, смущенная, испуганная, со слезами спрашивала: что со мною? Я молчал, я немог отвечать тебе; но душа моя разрывалась на части; мое счастье давило менякак невыносимое бремя, и рыдания мои говорили во мне: „За что мне это? чем язаслужил это? чем я заслужил блаженство?“ Сестра моя, сестра моя! О! сколькораз – ты не знала того – сколько раз, украдкой, я целовал твое платье,украдкой, потому что я знал, что недостоин тебя, – и дух во мне занималсятогда, и сердце мое билось медленно и крепко, словно хотело остановиться изамереть навсегда. Когда я брал твою руку, я весь бледнел и дрожал; ты смущаламеня чистотою души твоей. О, я не умею высказать тебе всего, что накопилось вдуше моей и что так хочет высказаться! Знаешь ли, что мне тяжела, мучительнабыла подчас твоя сострадательная всегдашняя нежность со мною? Когда тыпоцеловала меня (это случилось один раз, и я никогда того не забуду), – туманстал в глазах моих и весь дух мой изныл во мгновение. Зачем я не умер в этуминуту у ног твоих? Вот я пишу тебе ты в первый раз, хотя ты давно мне такприказала. Поймешь ли ты, что я хочу сказать? Я хочу тебе сказать все, и скажуэто: да, ты много любишь меня, ты любила меня, как сестра любит брата; тылюбила меня как свое создание, потому что воскресила мое сердце, разбудила мойум от усыпления и влила мне в грудь сладкую надежду; я же не мог, не смел; яникогда доселе не называл тебя сестрою моею, затем что не мог быть братомтвоим, затем что мы были неровня, затем что ты во мне обманулась!