Братья Орловы - Елена Разумовская Страница 9

Современники, да и сам король Фридрих, отдавали должное мужеству и храбрости русских солдат, не только устоявших под мощным натиском прусской армии, но и заставивших ее отступить. В этой ужасающей по своим жертвам битве прусская коса нашла на русский камень: «Честь этого кровавого дня принадлежит латникам Зейдлица и тем старым полкам железной русской пехоты, о которых разбился порыв их лавин…» ^{17} Пруссаки яростно атаковали, стремясь уничтожить всех русских до единого, русские не менее ожесточенно сопротивлялись, держа строй и рубя неприятеля направо и налево. Каждое крыло русской армии сражалось само по себе, поскольку главнокомандующий даже не пытался скоординировать их усилия. Командовали своими солдатами генерал Демику, генерал Броун и другие офицеры, мужество которых было воспето в стихах. Так, генерал Броун покинул поле боя только после того, как получил семнадцатую (!) рубленую рану на голове.

Атаки Фридриха начались на левом фланге, где как раз находился Обсервационный корпус. Он понес самые страшные потери. Русские войска были сметены и не могли оказывать достойного сопротивления. Тогда граф П.И. Панин вынул шпагу и крикнул: «Ребята, в штыки!» Услышав команду, солдаты сомкнули строй и стали теснить неприятеля. Здесь на помощь им подоспела конница, а Григорий Орлов получил свою первую рану. Он не обратил внимания на нее: в пылу сражения боли не чувствовалось. Ненависть и ярость врагов была столь сильна, что даже тяжелораненые продолжали колоть и рубить стоявших рядом противников. Вот как пишет об этом современник тех событий, прусский историк И.А. фон Архенгольц: «Тяжело раненные пруссаки, забыв о себе, все еще старались убивать врагов. Русские не уступали им; одного смертельно раненного русского нашли в поле лежащим на умирающем пруссаке, которого тот грыз зубами; пруссак не в состоянии был двинуться и должен был переносить это мучение, пока не подоспели его товарищи, заколовшие каннибала» ^{18}. На левый фланг, на который уже успели подойти ветераны, обрушились атаки прусской конницы под командованием блестящего командира Фридриха Вильгельма Зейдлица. Он смял ряды русских и вынудил конницу отступить. Здесь случился неприятный казус: отступая, кавалерия подняла клубы пыли и дыма. Русская артиллерия и пехота решили, что к ним движется неприятель, и открыли огонь. Часть кавалеристов погибла под обстрелом своих. Почему так произошло, можно понять из воспоминаний М.А. Муравьева: «Разбились как наши, так и прусские по кучкам, где два, и три или и десять человек и палили ис пушек всякой, кому куда вздумалось. Тут всякой был кананер, а особливо абсервационные салдаты, надев на себя белые полатенцы чрез плечо и перевязав так, как шарфы, бегали повсюду мертвецки пьяны, так что и сами не знали, что делали, да и команды не было никакой и слушать неково. Наехал я тогда на одну их артель, стояла у них бочка вина. Оне мне налили стакан и дали, бранив: «Пей, такая твоя мать». Я ж им сказал: «Что вы, ребята, делаете? Видети ли вы, от неприятеля вся наша армия уже разсеяна?» То они сказали мне: «Будь ты нам командир, поведи нас». И я, вынев свою шпагу, повел их в то место, где стоял при пушках неприятель, говоря: «Пойдем и отоймем у них пушки». Оне, послушав меня, пошли, а и я, яко предводитель, поехал вперед против своего фронта. Вдруг же оглянулся назад, уже и никого нет. Благодарил тогда я Бога, что избавился от таких пьяных» ^{19}.

Кстати, факт пьянства русских солдат во время сражения подтверждается многими мемуаристами. После сражения была даже составлена особая комиссия, расследовавшая причины такого поведения солдат и некоторых офицеров.

Атаки пруссаков не стихали, они нападали ото всюду — с флангов, с тыла, с фронта, но русские солдаты держались очень стойко и сохраняли строй. Известно, что в армии Фридриха была лучшая на тот момент конница — именно она решила исход сражения. Везде, где прусским войскам не удавалось прорвать строй, в дело вступали кавалеристы Зейдлица, и чаша весов склонялась на их сторону. На правом фланге они даже захватили несколько «единорогов».

Фридрих II недаром считался военным гением — он развернул вектор своей атаки и ударил по противоположному флангу русской армии. Это нападение русские выдержали и даже заставили противника отступить, здесь-то и появилась прусская конница. Русская пехота стала отступать под ее натиском. Тогда командир отряда тяжелой конницы генерал Демику провел контратаку, откинувшую неприятельскую кавалерию назад. Русская конница смогла прорвать строй пруссаков и захватить артиллерийские орудия. Кроме того, один пехотный батальон армии Фридриха капитулировал. Именно тогда случилось событие, впоследствии изменившее жизнь Григория Орлова, получившего три раны, но не покинувшего поле боя. Он отчаянно рубил неприятеля, когда его товарищи чуть было не убили самого прусского короля. Фридрих не отсиживался в шатре главнокомандующего, он сам вел своих солдат в бой и появлялся там, где было трудно. Он так ненавидел русских, «эту сволочь», что не верил, что они могут убить его. Фридрих как раз восстанавливал порядок в своих отступавших войсках, когда налетела русская кавалерия. Адъютанты стали защищать короля, и он смог уйти. Несколько его адъютантов были убиты, а граф Шверин был захвачен в плен. Но пехота не поддержала порыв конницы Демику, и ему пришлось уводить оставшихся с поля боя к деревне Цихер. Но вылазка сделала свое дело: часть прусских войск была деморализована и бросилась отступать.

Из таких взаимных ожесточенных атак и состояло все сражение: враги не щадили друг друга. Бой шел до глубокой ночи. Прусским войскам удалось все-таки смять левый фланг русской армии и вынудить его отступать. Прусские войска почти окружили центр русской армии, и она с боями отходила к Квартшену, некоторым соединениям удалось перейти через овраг. Интересный факт, характеризующий накал битвы, приводит фон Архенгольц. Ночью, когда основные части уже не сражались, «только одни казаки рыскали еще по полю битвы в тылу пруссаков; они грабили убитых и убивали беззащитных раненых. Но, заметив проделки этих извергов, на них устремились разъяренные гусары: казаки в отчаянии соскочили с лошадей и бросились в Квартшен, в большое каменное здание овчарни. Их было более 1000 человек; они стреляли изо всех отверстий и не хотели сдаться, но крыша, под которой было сложено много сена и соломы, вдруг воспламенилась, и все они задохлись, сгорели или были истреблены пруссаками» ^{20}.

В этой битве не было победителя: отступали и русские, и пруссаки. Полки под командованием Форкада захватили много трофеев и военную кассу русской армии, в которой находилось 30 тысяч рублей. Жертвы с обеих сторон были огромны: по разным данным, потери убитыми и ранеными у пруссаков составляют от 10 до 12 тысяч человек, у русских — от 16 до 21 тысяч человек, многие видные офицеры были взяты в плен. Сам главнокомандующий также был ранен в ногу. Русские потеряли от 87 до 103 орудий, пруссаки — 26.

Столь жестокое побоище, как ни странно это звучит, больше дало русской армии. Для прусской армии оно не имело никаких ни тактических, ни стратегических последствий, война переместилась в другие места. Русские же солдаты поняли, что могут устоять и перед Фридрихом и даже разбить его. Для остатков русской армии это была моральная победа — ведь в этой страшнейшей сшибке они выдержали и не дали себя погубить. Опыт таких сражений не проходит даром. Для прусского короля Фридриха II Великого это была оплеуха, заставившая его уважать своего врага. Позже он сказал, что этот народ можно скорее перебить, чем победить. Его ярость усилилась еще и от того, что в этой битве его хваленая пехота преподнесла ему неприятный сюрприз — она побежала под ударами русских воинов и спасовала, не решившись повторить атаку. Фридриху было над чем подумать.