Галина Вишневская. Пиковая дама русской оперы - Юлия Андреева Страница 9

Когда я кончила петь, в зале началось что-то невообразимое – так все орали! Орали дети, орали родители – мне пришлось повторить песню еще два раза! И я сама орала ее неистово, как одержимая, как трибун, как фашистка: «Слышишь, Ленин? – дрожит земля!!!». А ведь я была ребенком – мне было только девять лет! О, я хорошо помню это первое мое ощущение сценического экстаза, истерического возбуждения. Но как же я должна была верить в то, о чем пою! Иначе мое выступление ни на публику, ни на меня не произвело бы такого громадного впечатления, что вошло в мою память на всю жизнь».

Вообще, такие черты как бешеный темперамент, взрывной характер, экстатичность, весьма свойственны нашей героине. Сама Вишневская связывает это с горячей цыганской кровью. Однажды, во время гастролей Галины Павловны в Саратове, ее пригласили петь «Тоску» в их театре. Так, в сцене убийства она чуть реально не прирезала их баритона, полоснув его по уху ножом. На самом деле нож должны были положить бутафорский, ни в одном профессиональном театре никогда не используют настоящее оружие. Вишневская в пылу сценического экстаза не поняла, что у нее в руках не легкая бутафория, а реальный, причем острый нож. Загадочная история, хоть детектив пиши, – кто решил убить или изуродовать артиста руками нашей героини?

Другой похожий случай произошел с Галиной в Вене: когда она играла в той же «Тоске», у нее на голове неожиданно загорелся искусственный шиньон. «В ажиотаже этой безумной по драматическому напряжению сцены я бегала с ножом в поднятой руке вокруг корчившегося в предсмертных судорогах Паскалиса, не зная, что произошло только что за моей спиной… как вдруг мой слух пронзил женский визг (первой закричала сидевшая в зале моя австрийская подруга Люба Кормут). В ту же секунду я услышала над своей головой треск, будто зашипела ракета фейерверка. Я почувствовала, как весь мой огромный шиньон поднялся вверх. В глазах замелькал ослепительный свет, и сквозь него я увидела вскочившего на ноги «убитого» мною Скарпиа… С криком «Фойер, фойер!» он ринулся ко мне и, схватив за руки, повалил меня на пол. Как молния мелькнула мысль: горит платье!.. Инстинктивно ухватившись за ковер, я пыталась зарыться в него лицом… Моих рук коснулось пламя… горят волосы!.. Схватив горящий шиньон обеими руками, я что есть силы стала рвать его и, наконец, выдрала вместе с собственными волосами… Вскочив на ноги, я увидела бегущих ко мне из всех кулис людей… Почему не слышно музыки?.. ведь я не докончила акта… почему меня уводят со сцены?..» И финал: «Видя, что я стою на ногах, директор выбежал перед занавесом и объявил, что, кажется, нет серьезных ожогов. Меня же заботила только одна мысль, что нужно срочно надеть новый шиньон и продолжить спектакль.

– Скорее принесите другой шиньон, слишком большая пауза!..

На меня смотрел директор театра как на кретинку.

– Вы что, собираетесь петь?

– Конечно… скорее принесите шиньон!

Я не замечала, что врач бинтует мне руки, что у меня сгорели ногти на обеих руках. Для меня во время исполнения роли все, что я делаю на сцене, так важно, как вопрос о жизни и смерти. Если бы мне отрезали голову, только тогда я не смогла бы допеть спектакля».

Летом 1941 года отец Гали отправился на новое место службы в Эстонию и, небывалое дело, пригласил дочь ехать с ним, с тем, чтобы к началу учебного года она вернулась в Кронштадт. Тарту сразу же понравился девочке, никогда прежде не бывавшей в ближнем зарубежье. Правда это теперь тоже был СССР, Эстония только-только «добровольно» присоединилась к нашей стране, так что эта поездка не считалась заграничной. «Какая была поразительная разница между той жизнью, которую я знала, и той, которую увидела! Я попала на другую планету. Люди так красиво одеты, и так вкусно они едят, и такая чистота на улицах! А живут все в отдельных квартирах, коммунальных здесь и не бывает. А за что же мне говорят «спасибо» в магазине? За то, что мне привалило счастье, и я купила эти сказочные туфли?! Нет, этого не может быть, тут что-то не так. Ну, конечно, все это происки капиталистов. Заманить, одурманить советского человека, а потом… Да нас не проведешь, нам об этом по радио каждый день говорят, это у нас и ребенку известно. Да и папаша мой ведет разъяснительную работу:

– Ничего, скоро прикончим эту сволочь, разожрались, паразиты!»

Великая Отечественная война застала Галю в Тарту, она спешно выехала вместе с летней воинской частью. Посадили в автобус с летчиками, и домой. «За эшелоном шел спецотряд – взрывали за собой мосты. Ехали днем и ночью. Да это было и не отступление, а просто паническое бегство. Остановились и опомнились уже в Торжке. Так началась для меня война. Так кончилось мое детство. Мне было четырнадцать лет».

Галина Вишневская в детстве. Ок. 1929 г.