Бояре Романовы и воцарение Михаила Феoдоровича - Платон Васенко Страница 9

Настало время и самому царю поспешить под Казань. Анастасия между тем готовилась в третий раз стать матерью: две дочери ее и царя Ивана умерли в младенческие годы103. Тяжела была для нежных супругов разлука, особенно при таких обстоятельствах. Однако приходилось покориться неизбежности, так как присутствие царя в лагере осаждающих было необходимо ввиду важности исторического события. Поэтому шестнадцатого июня 1552 года Иван IV сам отправился в поход, трогательно простившись с горячо любимой женой: «Аз, жено, надеяся на Вседержителя и премилостиваго и всещедраго и человеколюбиваго Бога, дерзаю и хощу итти против нечестивых варвар и хощу страдати за православную веру и за святые церкви не токмо до крови, но и до последняго издыхания. Тебе же, жено, повелеваю никако о моем отшествии скорбети, но пребывати повелеваю в велицых подвизех духовных, и часто приходити к святым Божиим церквам и многи молитвы творити за мя и за ся и многу милостыню творити убогим, и многих бедных и в наших царьских опалах разрешати повелеваю, да сугубу мзду от Бога приимем, аз за храбрство, а ты за сия благая дела». Анастасия, услышав прощальные слова своего царственного супруга, «уязвися нестерпимою скорбию и не можаше от великия печали стояти», так что Иван поддержал ее «своима руками». Придя несколько в себя от горького плача, царица с трудом отвечала: «Ты убо, благочестивый государю мой, заповеди храниши Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, еже ти хотящу душу свою положити за православную веру и за православныя христиане, аз же како стерплю отшествие своего государя? Или кто ми утолит горькую сию печаль? Или кто ми принесет и поведает великую сию милость от Бога… яко благочестивый царь государь. дрався с нечестивыми и одолев и на свое царство здрав возвратися? О всемилостивый Боже, услыши слезы и рыдание рабы своея, дай ми сие услышати!». После слов жены Иван стал снова утешать ее, горячо поцеловал и отправился на славный подвиг»104.

Прошло несколько месяцев, горячие пожелания Анастасии сбылись, и второго октября 1552 года Казань лежала у ног русского царя. Спустя несколько дней по взятии Казани Иван, оставив в новопокоренном краю часть войска и воинских запасов, поспешил вернуться в Москву к царице Анастасии Романовне. Князь Курбский в своей «Истории князя Великого Московского», похожей более на злостный памфлет, рассказывает, что «советовавше» царю «все мудрые и разумные, иже бы ту пребыл зиму, аж до весны, со всем воинством» и этой мерой «до конца выгубил бы воинство бусурманское и царство оно себе покорил и усмирил землю на веки». «Царь же совета мудрых воевод своих не послушал; послушал же совета шурей своих; они бо шептаху ему во уши да поспешится ко царице своей, сестре их; но и других ласкателей направили с попами»105. Мы, однако, уверены, во-первых, что Грозному не нужно было слушать ничьих советов, чтобы ускорить отъезд в Москву к больной жене. Во-вторых, мера, предлагаемая якобы «мудрыми воеводами», была и бесцельна, и не нужна, и вряд ли осуществима. Для окончательного замирения края необходимы были годы, сколько бы войска ни держать в нем; завоевание оказалось достаточно прочным и без такой чрезвычайной оккупации; войско состояло главным образом из ополчений служилых людей, то есть детей боярских; а эти ополчения рвались домой, да и присутствие детей боярских, помещиков, в их хозяйствах, вверенных им государством, являлось довольно важным не только с их частно классовой точки зрения. Кроме того, возвращение царя в столицу после взятия Казани было очень полезно и для правительственных дел.

Грозный выехал из Казани двенадцатого октября, ехал сначала Волгой, затем от Нижнего помчался «на конях» к Владимиру. На пути к нему пришла радостная весть о рождении сына, царевича Дмитрия. Тогда «государь благочестивый испусти от радости неизреченныя слезы и рек: «…что воздам, Владыко, против твоему благодарению? усугубил еси на мне грешнем милость свою». Продолжая свой путь и совершая богомолья в близлежащих обителях, Иван приехал в конце октября в Москву, где его ожидала торжественная встреча и поздравительная речь митрополита Макария. Лишь после этого царь мог отдаться велению сердца и повидать свою любимую супругу, едва оправившуюся от рождения сына. Начались пиры и щедрые пожалования по случаю радостных событий. В декабре царь с царицей отправились в Троицко-Сергиев монастырь, где и состоялось крещение царевича Дмитрия106.

Торжества, связанные со взятием Казани и рождением царского сына-первенца, прервались в самом начале марта внезапной и опасной болезнью молодого государя. Эта болезнь, едва не стоившая жизни Грозному, вскрыла таившуюся до того времени вражду княжат к новой царской родне и имела несомненное влияние на дальнейший ход царствования Ивана Васильевича. Как рассказывает хорошо осведомленный официальный летописец той эпохи, во время болезни царя разыгрались следующие события. «Бысть болезнь» государя «тяжка зело, мало и людей знаяше и тако бяше болен, яко многим чаяти: к концу приближися». Тогда по совету одного из приближенных дьяков, Ивана Михайлова, царь Иван повелел написать духовную грамоту, а к вечеру привел на основании этой грамоты к крестному целованию «на царевичево княже-Дмитриево имя» бояр своих: князей И. Ф. Мстиславского, Вл. И. Воротынского, Дм. Ф. Палецкого, бояр И. В. Шереметьева, М. Я. Морозова, Дан. Ром. и Вас. Мих. Юрьевых, дьяка Михайлова. В тот же вечер государь привел к крестному целованию думных дворян: Алексея Федоровича Адашева и Игнатия Вешнякова. Это были ближайшие к царю в то время сановники. Однако и среди них началось колебание. Так, боярин князь Дм. Ив. Шкурлятев и казначей Никита Фуников уклонились от присяги – оба «разнемоглись»; по слухам же, они сносились с возможным претендентом на престол – двоюродным братом царя, князем Владимиром Андреевичем Старицким, и его матерью, честолюбивой княгиней Евфросинией, которые, пользуясь случаем, помышляли о царском престоле. Они, как мы увидим, встретили сочувствие не только среди детей боярских, которых они стали задабривать, «давати жалование деньги», но и среди родовитейшего титулованного боярства. Даже князь Палецкий, тесть малоумного царского брата, поцеловав крест царевичу Дмитрию, стал ссылаться с князем Владимиром, прося у него и у княгини Евфросинии милостей для своего зятя, если князь Старицкий будет государем московским.

Однако ближние царские бояре приняли свои меры. Они указали князю Старицкому и его матери на неприличие их поступков: «Государь не домагает, а он (то есть князь Владимир) людей своих жалует». Те стали «на бояр велми негодовати и кручинитися», бояре же начали «от них беречися и князя Володимера Ондреевича ко государю часто не почали пущать». Тогда доброхот князя Старицкого, всесильный любимец царя, священник Сильвестр взял сторону Владимира и сказал боярам: «Про что вы ко государю князя Володимера не пущаете? брат вас, бояр, государю доброхотнее». На это последовал ответ, что «на чем они государю и сыну его царевичу князю Дмитрею дали правду, по этому и делают, как бы их государство было крепче». В таких переговорах прошел вечер, а на другой день государь призвал к себе всех бояр и приказал им принести присягу царевичу Дмитрию в Передней избе, так как «государь изнемога же велми и ему при собе их приводити к целованию истомно». Поэтому приводить к присяге должны были ближние государевы бояре: Мстиславский и Воротынский «с товарищи»107.

Тогда-то и разыгралась в высшей степени бурная и непристойная сцена. Не стесняясь присутствием умирающего государя, бояре затеяли между собой жестокую ссору, причем зачинщиками явились сторонники князя Владимира. Из них князь Ив. Мих. Шуйский отказался по формальному соображению: «Им не перед государем крест целовати немочно». Но отец государева любимца, Алексея Адашева, окольничий Федор Адашев, выяснил, в чем дело: «Ведает Бог да ты, государь: тебе, государю, и сыну твоему царевичу князю Димитрею крест целуем, а Захарьиным нам Данилу з братиею не служивати; сын твой, государь наш, ещо в пеленицах, а владети нами Захарьиным Данилу з братиею; а мы уже от бояр до твоего возрасту беды видели многия». Слова Адашева были сигналом к волнениям: «Бысть мятеж велик и шум и речи многия во всех боярех, а не хотят пеленичнику служить». Бояре, верные Ивану, стали увещевать остальных присягнуть царевичу Дмитрию, а те «почали бранитися жестоко, а говорячи им, что они хотят сами владети, а они им служить и их владения не хотят». «И быть меж бояр, – прибавляет летописец, – брань велия и крики и шум велик и слова многия бранныя».