Оскал смерти. 1941 год на Восточном фронте - Генрих Хаапе Страница 81

В добавление ко всем нашим проблемам от обморожений в той или иной степени пострадал также почти каждый раненый. Наша работа была суровым испытанием не только для раненых и обмороженных, но и для нас самих. В конце концов мы закончили со всеми, и я немного поосвободился для того, чтобы побывать на пункте боевого управления и разузнать, как там обстоят дела на передовой.

Я встретил там Ламмердинга — как всегда спокойного, уравновешенного и ироничного. Увидев меня, он приветливо улыбнулся и сказал:

— Жаль, что твой отпуск полетел к чертям. Видимо, фортуна отвернулась на какое-то время и от тебя так же, как от всех нас. Остается только надеяться, что не навсегда. Советовал бы тебе, однако, воздерживаться пока от ковыряния в носу, поскольку имеется повышенный риск сломать палец.

Громко хлопнув дверью, появился маленький Беккер и тут же радостно закричал:

— Приветствую вас, доктор! Как там Германия? Надеюсь, вы не забыли отправить мое письмо! Рад видеть вас снова с нами! Тут как раз самый разгар веселья!

Он повернулся к Нойхоффу и доложил:

— Кагенек жив и здоров. Будет здесь минут через десять. В настоящий момент у них дискуссия с обер-лейтенантом Бёмером.

Нойхофф резко вскочил с места.

— Так что же случилось? Где он пропадал все это время?

— Он пытался спасти Больски до наступления темноты.

— И что же, удалось ему это?

— Нет, герр майор. Больски и его двадцать восемь человек обнаружены мертвыми в овраге перед удерживаемой русскими деревней. Кагенеку удалось спасти только двоих притворившихся мертвыми, когда русские добивали всех проявлявших признаки жизни.

— Боже праведный! — воскликнул Нойхофф. — Когда же все это закончится?!

Тяжело опустившись обратно к столу, он уронил голову на руки.

Воспользовавшись возникшей паузой, я доложил ему о том, что эвакуировал всех тяжело раненных и обмороженных на перевязочный пункт в Горках, которым командовал Фризе.

— Сколько у нас раненых, доктор?

— Я пока точно не знаю, герр майор, но очень много.

Все мы сидели в мрачном молчании вокруг стола. Снаружи послышались приближавшиеся голоса, дверь рывком распахнулась, и вошли Кагенек и Олиг. С появлением Кагенека обстановка мгновенно разрядилась. Он просто-таки излучал положительную, жизнеутверждающую энергию.

— Давайте сделаем выводы из полученных сегодня уроков, — как ни в чем не бывало с порога предложил Кагенек, как будто речь шла о плановых тактических учениях. — У русских те же самые проблемы, что и у нас. И очень важно, что мы понимаем это. От захваченных в плен мне удалось узнать, что они тоже понесли очень серьезные потери в результате обморожений.

— Но эти их стеганые ватники, валенки!.. — воскликнул Нойхофф.

— Выяснилось также, что не все русские экипированы так же хорошо, как сибиряки. У многих из них, оказывается, тоже нет никакого зимнего обмундирования. Именно поэтому они так ожесточенно и бились за ту деревню сегодня вечером — просто не хотят оказаться на морозе. И все равно, если бы не замерзла смазка в пулеметах, мы бы точно выбили их оттуда!

— И что же нам теперь делать с пулеметами? — требовательно спросил Нойхофф. — Есть какие-нибудь предложения?

— Этим вечером я провел один эксперимент, — спокойно продолжал Кагенек. — Внес один из наших пулеметов в дом, хорошенько отогрел его у печи, разобрал и удалил с движущихся частей всю смазку до последней капли. Затем собрал его снова и опробовал. Стрелять можно.

— А как же заклинивания? Пулемет должен быть смазан.

— Заклинивания, конечно, будут. Должны быть. Но факт состоит в том, что пулеметы работают и без смазки. Вот что важно. И мы можем этим воспользоваться.

Через несколько минут выяснилось, что с группой из двадцати человек и с пятью такими вот несмазанными пулеметами Кагенек как раз и пытался сегодня спасти Больски, залегшего со своими людьми в овраге прямо перед удерживаемой русскими деревней. Путь к отступлению Больски был отрезан вражеским огнем. Под прикрытием плотного огня наших «адаптированных» пулеметов Кагенек с несколькими своими людьми сумел прорваться к оврагу, где к тому времени из тридцати одного человека двадцать девять, включая Больски, были, оказывается, уже перебиты русскими. В живых чудом остались лишь двое раненых, которых Кагенек со своими людьми дотащили до наших позиций — опять же под прикрытием огня несмазанных пулеметов, которые не подвели и на этот раз. Вывод был очевиден всем: лучше уж повышенный износ пулеметов и повышенный риск их заклинивания, чем перспектива остаться вообще без пулеметов, да к тому же при температуре минус сорок градусов по Цельсию, как это было сегодня.

— И вот еще что: я считаю, что в данных условиях нам пока следует позволять русским атаковать нас первыми, — продолжил Кагенек. — Благодаря этому мы, во-первых, сможем использовать деревенские дома как укрытия, а во- вторых, будем иметь возможность держать и людей, и пулеметы в тепле, но в любой момент готовыми к бою. А пулеметы в этом случае можно даже оставлять смазанными — при нападении врага мы будем вести из них настолько интенсивный огонь, что смазка просто не будет успевать застывать. Да и в любом случае атаковать хорошо укрепленного и дожидающегося тебя противника со стороны открытого пространства — в данном случае со стороны заметенных сугробами полей — это чертовски трудная задача.

— Ты говоришь обо всем этом с таким видом, будто уже решил все проблемы зимней кампании, — немного раздраженно перебил его Нойхофф.

— Нет, герр майор, — невозмутимо ответил Кагенек, — я их конечно, не решил. Во всяком случае, все. Предстоит столкнуться еще с множеством проблем — причем как нам, так и русским.

— Если у тебя это так хорошо получается, Кагенек, то реши-ка вот такую проблему: как нам воевать без теплой зимней формы против этих сибиряков?

— Надо заполучить их форму!

— То есть?

— То есть форму этих сибиряков. Если наше командование не обеспечило нас зимней одеждой — надо раздобыть ее самим. Я имею в виду пленных и убитых сибиряков — их меховые шапки, валенки и ватники. Если взяться за это поэнергичнее, то вскоре мы сможем предстать против них на равных, и тогда еще посмотрим, чьи солдаты лучше.

— По дороге сюда, — вставил я, — я видел многих наших солдат… Так вот, тебе пришлось бы приложить немало усилий, чтобы убедить их в том, что они могут противостоять красным на равных. Подавляющее большинство из них придерживается как раз совершенно обратного мнения.

— Распространение панических настроений в войсках — это, пожалуй, наша самая серьезная проблема, — с мрачной серьезностью согласился Кагенек. — Без глубочайшей уверенности в себе и в своей способности бить русских мы не можем надеяться на победу.

— Да, мы не можем позволить себе утратить уверенность в себе самих, — как эхо повторил Нойхофф, будто стараясь убедить в этом самого себя. — Мы не можем позволить этого себе ни при каких обстоятельствах.