Август 91-го. А был ли заговор? - Анатолий Лукьянов Страница 8

* * *

Став в марте 1990 года президентом страны, Горбачев уже в скором времени начал пробовать себя в роли арбитра между правительством и Верховным Советом. При этом он умело играл на естественно возникающей напряженности между законодательной и исполнительной властью, поддерживая то ту, то другую сторону. К счастью мы с Николаем Ивановичем Рыжковым хорошо это видели и понимали. В конце мая 1990 г. на образованном тогда Президентском совете СССР, в заседаниях которого мне приходилось участвовать, группа ученых во главе с С.С. Шаталиным дает бой экономической программе правительства. Дело доходит до прямых оскорблений взрывным и самоуверенным Шаталиным обычно выдержанного и спокойного Ю.Д. Маслюкова. Усилиями Е.М. Примакова из сообщения о заседании Президентского совета было снято упоминание об одобрении правительственной программы.

В конце июля Горбачев получает через своего помощника Петракова письмо Григория Явлинского, в котором тот предлагал разработать новую правительственную программу экономических реформ, которая, как теперь стало известно, была разработана так называемой Гарвардской школой в Соединенных Штатах. Вопрос о поддержке этой программы перехода к рынку был согласован Горбачевым с Ельциным и Силаевым. Скрепя сердце, с этим предложением вынужден был согласиться Н.И. Рыжков.

Опираясь на это согласие, Горбачев поручил Шаталину, Явлинскому, Петракову, Абалкину и ряду других ученых-экономистов подготовить соответствующий документ, получивший затем название «программы 500 дней». Суть этой программы выработанной коллективом экономистов, ориентировавшихся на рекомендации Международного валютного фонда и Гарвардской экономической школы, сводилась к безоговорочной либерализации цен, установлению экономического союза республик и в целом к отказу от существующей социалистической модели. С.С. Шаталин не скрывал этого. Он с гордостью заявлял, что и американской профессуре, и американским бизнесменам, и американскому правительству «500 дней» понравились. Хозяева Америки увидели в ней желанную попытку «построить реальную рыночную экономику, новую социально-экономическую и политическую систему».

Естественно, что для союзного правительства такой подход был неприемлем. Оно предлагало гораздо более централизованное, регулируемое государством раскрепощение цен, постепенное разгосударствление предприятий, составляющих экономический костяк советской экономики. Вот почему в начале сентября 1990 года в Верховный Совет СССР были представлены два проекта экономических реформ — правительственный, подготовленный во исполнение поручения парламента, и «проект Шаталина — Явлинского», которому так или иначе симпатизировал Горбачев и который авторы пытались выдать за президентский проект.

Однако Верховный Совет очень быстро распознал в этом недоброе. Уже первые ответы Шаталина на вопросы депутатов показали, что за принятием его программы неизбежно последуют гиперинфляция, падение жизненного уровня основной части населения, а, главное, развал Союза. Совершенно неудовлетворительными были признаны разделы программы, посвященные аграрному сектору, конверсии оборонного производства, социальной защиты трудящихся.

Но отпор большинства союзных депутатов только подогрел либералов-рыночников. В начале октября в пику союзному парламенту Верховный Совет России по предложению Ельцина практически без обсуждения принимает «программу 500 дней», хотя в других республиках эта программа поддержки не получила.

Полемика в Верховном Совете СССР раскалилась докрасна. Нужен был какой-то выход. В двадцатых числах октября перед заключительным голосованием Горбачев, Рыжков, Шаталин и я еще и еще раз прошли подготовленный проект постановления Верховного Совета, содержавший поручение выработать уточненную программу на базе «президентского» и правительственного проектов. Не хочется передавать, какие выражения применялись на этой встрече и как явственно тогда проступила неприязнь между президентом и главой правительства. Попытки снизить накал этих взаимных атак стоили мне ударов от обеих спорящих сторон.

Верховный совет СССР в конечном итоге поддержал этот компромиссный вариант постановления, в соответствии с которым впоследствии были подготовлены, а затем одобрены основные направления экономической реформы для Союза ССР и республик.

Но кризис продолжался нарастать. Огонь всех своих пушек либерал-демократы и лично Ельцин сосредоточили на Н.И. Рыжкове. Лозунг отставки правительства стал основным лозунгом митингов и забастовок. Рыжков стойко переносил эти удары, но в его речах в парламенте, в еженедельных выступлениях по телевидению все более слышалось справедливое недовольство отсутствием президентской поддержки, несогласие со «слишком гибкой» политикой Горбачева. В свою очередь, президент не раз говорил, что в политике Рыжкова, в его выступлениях он видит слишком много конфронтационных моментов. Находя пути соглашения со своими открытыми противниками, Горбачев не хотел и не умел поддерживать согласие с теми, кто его поддерживал.

* * *

В те дни у нас состоялся резкий и откровенный разговор о будущем. Я сказал Горбачеву: «Если сейчас под давлением оппозиции допустить смещение Рыжкова, то это будет только началом цепной реакции. Следующий удар либералы сосредоточат на Съезде народных депутатов и союзном парламенте. По главная цель так или иначе все равно будет состоять в том, чтобы убрать президента, который без поддержки Съезда и Верховного Совета не продержится и трех месяцев. Поймите, сказал я, сегодня Рыжков, завтра — председатель парламента, послезавтра — президент. Но дело не в личностях. Сегодня это раскачка союзных структур, завтра их разрушение, а послезавтра — гибель Союза!».

Однако Горбачев оказался глух к этим соображениям. Он избирает свой путь. Для того чтобы освободиться от Н.И. Рыжкова, он решает преобразовать Совет Министров СССР в Кабинет министров, работающий под непосредственным руководством президента. Для того чтобы убрать неугодное лицо, ликвидируется орган, который это лицо возглавляет. Горбачев просто элементарно не просчитал, что в конце этой цепи разрушений союзных структур рано или поздно будет он сам.

О желании заменить Совет Министров Кабинетом Горбачев сказал мне по телефону вечером 16 ноября 1990 года, а Николай Иванович узнал об этом буквально за час до внесения вопроса на рассмотрение Верховного Совета СССР.

Здесь уже скрывать было нечего. Выступая на сессии, а потом на IV Съезде народных депутатов, Рыжков дает откровенную оценку всем этим шагам президента. Но нервы Николая Ивановича были напряжены до предела. Утром 25 декабря 1990 года мы узнали, что за несколько часов до открытия очередного заседания Съезда Рыжков был увезен в больницу с тяжелейшим инфарктом. То, что не решили политические игры, решила болезнь. Рассказываю об этом столь подробно лишь потому, что все последующие события, к сожалению, с точностью до месяца подтвердили мой начальный прогноз. Цепь роковых шагов М.С. Горбачева была запрограммирована.

* * *

Между тем все больше нарастала и борьба против союзного парламента. В начале 1991 года жесткость критики Верховного Совета СССР достигает огромной силы. Теперь уже она сопровождается и требованиями отставки союзного президента. С таким требованием 19 февраля 1991 года выступил по телевидению Ельцин. В связи с этим Верховный Совет СССР вынужден был на следующий день принять постановление, в котором выступление председателя Верховного Совета России было расценено как открытый призыв к замене законно избранных высших органов власти СССР, противоречащий Конституции и создающий чрезвычайную ситуацию в стране.