Лихолетье Руси. Сбросить проклятое Иго! - Юрий Галинский Страница 8

Пришлось Даниле идти на поклон к Андрушке, чье дворище, расположенное в глубинке волости за Сквирой, уцелело. Имел Андрушко больше сорока пахотных участков, разбросанных по всей округе. Даниле он выделил испещренный оврагами суглинок далеко от села. Возделать такую землю само по себе было непросто. Да еще, на беду, Андрушко требовал сначала отработать на него, а потом уже заниматься своим полем. Только зимой жил Данило с семьей дома. Все остальное время, с ранней весны до поздней осени, он с детьми ютился в шалашах на своем угодье.

Забот хватало. Кроме работы в поле они еще держали небольшую пасеку, разводили бобров, ловили рыбу. И все одно едва сводили концы с концами.

Владел Сквирой и всей волостью, в которую входили Трилесы, Ягнятин, Фащове, Рожны и другие поселения, Юрий Половец, потомок половецкого хана Тугор-хана. Еще во времена великих князей Киевских его орда осела на прирубежных с Диким полем землях и охраняла их от набегов других степняков. За это Тугор-хан получил свое владение. Когда пришли чужеземцы во главе с великим князем Литовским Ольгердом, Юрий переметнулся на их сторону. За это литвины ему оставили Сквирскую волость с фамильным замком в Рожнах. Но теперь надо было платить дань Ольгерду, и Половец чуть ли не вдвое увеличил подати и налоги с крестьян, ремесленников и купцов. Сразу же поднялись цены — мыто за продажу товаров стали брать не один грош с копы, а два, выросли и обестки за передвижение но волости с каждого проезжего, с каждого воза. Увеличилось и рыбное мыто, и бобровое, и воскобойное. Больше надо было платить за мед и горилку. Особенно тяжко сказалось это на бедняках. Собирал налоги Андрушко; трое его сыновей служили в литовском войске, он сам снаряжал их в походы и потому не платил повинностей. И не было на него управы!..

Протестовать было бесполезно и опасно, за сопротивление жестоко наказывали, хозяин дворища тут же вызывал из Сквиры литвинских воинов-драбов, и те быстро усмиряли недовольных.

Надолго запомнилось Федорцу, как он со сверстниками попытался дать отпор Андрушку, когда его люди пришли требовать дополнительную подать за пчел и бобров. Платить было нечем. Уговоры не помогли — Андрушко приказал разрушить запруду на речке и поломать ульи. И тогда Федорец с дружками прогнали их. А через день-другой в селе появились драбы; парней схватили и немилосердно, в кровь, избили плетьми, да так, что они недели две не могли ни встать, ни сесть. На всю жизнь у Федорца осталась злая память о том дне — рубцы и шрамы.

А вскоре после того в Даниловой семье случилось страшное горе: старшую сестренку Федорца, восемнадцатилетнюю Олесю, встретили в лесу, изнасиловали и убили. В селе знали, что это дело рук Андрушковых сыновей, но ничего нельзя было доказать — все равно насильники остались бы безнаказанными, а жалобщикам только беды еще большей не оберешься. Тогда Митко, жених Олеси, и двое его дружков подстерегли ночью на дороге старшего сына Андрушка и расправились с ним. А сами сгинули из села невесть куда.

Спустя неделю после Олесиных похорон к Даниле снова явился Андрушко с драбами и, ссылаясь на новую грамотку Ольгерда, отобрал половину имущества покойной. Поседевший как лунь за эти несколько злосчастных недель Данило решил уходить из родных мест. Увы, был он не первым и не последним — немало скиталось по свету таких горемык, что не в силах терпеть нужду и бесчинства, покинули отчий дом. Такое было всюду в захваченном чужеземцами крае, вся западная часть бывшей Киевской Руси, вплоть до Переславля и Брацлава, находилась под властью Ольгерда. В поисках лучшей доли люди потянулись на север — в тверские, московские, новгородские и другие земли.

Данило вначале очень тревожился: как встретят их там? Найдут ли они пристанище?.. Надеялись, но такого все ж не ожидали. В селе под Вереей, небольшим городком на южном рубеже великого княжества Московского, где сквирчане осели, соседи не только разрешили им пользоваться всем необходимым в крестьянском житье, но и помогли распахать поросший вековыми деревьями участок земли, выделенный переселенцам. Вместе выжигали лес, корчевали пни, чтобы успеть подготовить пашню к весне. Кто-то из местных назвал сквирчан побратимами. Это слово прижилось, так они с той поры и величали друг друга.

Новоселы построили беломазаную хату, амбар и хлев, расширили поле и в урожайные годы возили продавать в Верею рожь, овощи, свиней.

Беда пришла на пятый год. Весна и лето выдались холодные, дождливые, весь урожай ржи и овса, не дозрев, полег на корню, гнили овощи — свекла, лук, репа, даже капуста не завязалась. Запасов почти не осталось, потому что и прошлый год был неурожайным, слякотным. Зима грозила падежом скотины, голодом. Особенно тяжело пришлось старожильцам, которые, в отличие от сквирчан-переселенцев, освобожденных на шесть лет от налогов, должны были выплатить оброк наместнику великого князя в Верее. У ближайшего соседа Данилы Никитки, щуплого мужичка с пшеничными усами и бородкой, от бескормицы пали лошадь и корова. Он больше других помогал Даниловой семье, первым назвал сквирчан побратимами, и теперь они делились с ним остатками своих скудных запасов, собирали для него позднюю ягоду в лесу, заготавливали кору деревьев, чтобы примешивать ее при выпечке хлеба к крохам ржи.

Федорец старался за всех: сам срубил несколько сосен, наколол дров, перевез их соседям — одним словом, помогал как мог. И не только потому, что когда-то Никитка выручал их. Была у Никитки дочь, Галька, белявая, сероглазая дивчина, на несколько лет моложе Федорца. Такая бойкая и говорливая, что первое время добродушный парень немало натерпелся от ее проказ и насмешек. А потом родилось светлое чувство меж ними. Раньше Федорец считал эту остроглазую, колючую девчонку за сестренку, и вдруг…

Навсегда запомнился ему тот день. Свернув с проезжего большака, они с отцом выехали на проселок, ведущий к их селу. Еще издали увидели соседей, что возвращались с пашни. Галька поотстала, плелась, глядя себе под ноги, последней. Услыхав конский топот, вскинула голову, остановилась. Как бы застыв в удивлении, широко раскрытыми глазами смотрела на черноволосого, смуглявого Федорца, который правил лошадью. Парень помахал ей рукой, крикнул, но девушка не ответила, продолжала стоять неподвижно, не отводя от него взгляда. И вдруг сорвалась с места, бросилась бегом за своими. Федорец, в свою очередь, удивленно уставился ей вслед, перед его глазами долго мелькала белая холстинная рубаха и русая коса. На парня будто наваждение нашло: взволновался, сердце зачастило…

Родители, узнав, а больше догадавшись о их чувствах, договорились: коль Господь поможет пережить голодное время, осенью быть свадьбе.

Напасть случилась вскоре после Николы зимнего. Как-то ранним утром Федорца разбудили приглушенные крики, бабий и детский плач. В хате было совсем темно, тусклый свет едва пробивался сквозь маленькие оконца, затянутые бычьими пузырями. Парень сел, прислушавшись, уловил торопливый взволнованный шепот матери, изредка прерываемый настороженным голосом отца. Рядом на лавке тихо посапывали во сне Марийка и Петрик.

«Вроде бы у соседей гомонят!» — с тревогой подумал Федорец. Быстро надев на босу ногу лапти и накинув зипун, подался к двери, следом за сыном поспешил Данило.