Полоцкая война. Очерки истории русско-литовского противостояния времен Ивана Грозного. 1562-1570  - Виталий Пенской Страница 8

В бумагах посольства А. Харитановича обращает на себя внимание и совсем небольшой на первый взгляд, но на самом деле чрезвычайно важный момент, напрямую связанный с подготовкой войны. В грамоте, которую передал гонец от имени Сигизмунда Ивану, среди прочих «обид», что чинили русским купцам литовские власти, есть и пункт о «непропущенье коней»⁷⁸. То есть выходит, что литовские власти установили запрет, эмбарго на вывоз коней из Великого княжества в Русское государство, ослабляя боеспособность конного по преимуществу царского войска. Конечно, в Москве это расценили как однозначно недружественный акт.

Ответное послание Сигизмунду Иван подготовил в апреле 1560 г., а отправил и того позже – царский гонец Никита Сущов отъехал из Москвы только 11 июля того же года. Видимо, Иван Грозный и его бояре уже не верили в то, что удастся сохранить мир с Литвой, и продолжали дипломатические контакты на всякий случай? Так, на наш взгляд, можно истолковать выдержанную в насмешливо-ироническом тоне позицию московского государя⁷⁹. На претензии короля ответ царя был однозначно отрицателен – чужого он не трогает, перемирие держит так, как и обещал, ливонское дело – это его дело с его старинными данщиками, и его литовскому «брату» до того дела нет. А если хочет «брат» мира для христианства, то пускай присылает великих послов – в Москве всегда готовы их принять и выслушать⁸⁰.

Вернувшийся в Москву 1 октября 1560 г. Сущов доставил Ивану Грозному королевский ответ. В нем говорилось, что «будет похочет государь с королем доброго пожитья, и он бы войску своему из Лифлянские земли выйти велел, а король свое войско выведет». С новыми королевскими предложениями в Москву, указывалось далее в грамоте, едут великие послы. «А не выведет государь войска своего, – продолжал Сигизмунд, – ино и послов о добром деле небывать и доброго дела становити немочно», потому как «за подданных ему стояти и обороняти»⁸¹.

Еще до возвращения Сущова 19 июля в Москву прибыл очередной литовский гонец, королевский дворянин Андрей Люля, доставивший королевскую грамоту, в которой Сигизмунд напомнил Ивану о том, что он не раз просил прекратить войну с Ливонией, которую он обязан защищать. Однако, продолжал король, «брат» его остался глух к этим просьбам. А раз так, то вина за кровопролитие ложится не на него, Сигизмунда⁸².

Люля прибыл в то самое время, когда большая русская рать вторглась в центральную Ливонию, разбила орденское войско в битве при Эрмесе и осадила Феллин, где в это время пребывал бывший магистр Фюрстенберг. Этот поход, равно как и предыдущий, предпринятый зимой 1560 г., показал, что Иван Грозный не намерен уступать требованиям своего литовского «брата» и продолжает гнуть свою линию в ливонском вопросе. Сигизмунд, похоже, и не сомневался в этом, но не собирался отказываться от выбранной ранее стратегии давления на ливонских ландсгерров, используя операции русских войск как инструмент достижения своих целей⁸³. При этом, вопреки утверждению А.Н. Янушкевича, ограниченный контингент литовских войск в Ливонии под водительством жмудского старосты и каштеляна виленского И. Ходкевича, хотя и стоял с ружьем к ноге на приличном расстоянии от театра военных действий, не предпринимая никаких действий для того, чтобы помочь гибнущим «Божьим риторам», однако первые стычки между литовским и русскими отрядами уже имели место. Небольшой (400 человек) литовский отряд князя А. Полубенского дважды разбил русских под Вейденом и, возможно, Мариенбургом и даже взял при этом в плен некоего московского воеводу Ивана⁸⁴.

Остановимся на этом эпизоде подробнее. Белорусский исследователь опирался прежде всего на версию, изложенную польским хронистом М. Стрыйковским. Хронист же писал, что перед святками (выделено нами. – В. П.) жмудский староста пан Иероним Ходкевич, имея 1 тыс. наемников, 8 поветовых «маршалков», а также посполитое рушение жмудское, ковенское, завилийское и «немало панских почтов», переправился через Западную Двину у Зелбурга (совр. Селпилс) между Кокенгаузеном (совр. Кокнесе) и Кройцбургом (совр. Крустпилс) и двинулся против московитов. Последние, в количестве 50 тыс. человек стоявшие под Венденом/Кесью (совр. Цесис), узнав о приближении литовцев, бежали (именно так, «ubiegli») в свои земли. Лишь князь Александр Полубенский дважды успел сразиться с московитами – под Мариенбургом (совр. Алуксне) и Вейденом, где разбил русский отряд в 400 человек и взял при этом в плен воеводу князя Ивана Мещерского («Iwana Mes-kierskiego»). Мещерский и другие знатные пленники были отосланы паном Иеронимом в Вильно к королю⁸⁵.

Из этого весьма путаного описания видно, что речь идет о зимней 1560 г. кампании, когда большая русская рать под началом воеводы боярина князя И.Ф. Мстиславского вторглась в Ливонию. «Лехкая рать» князя В.С. Серебряного по приказу большого воеводы воевала «промеж Веля (Феллин. – В. П.) да Икеей (Венден. – В. П.) Белянские места и Кеские и Володимеретцкие (прилегающие к Вольмару. – В. П.) и иные многие места»⁸⁶. В задачу князя Серебряного никак не входило столкновение ни с литовцами, ни с ливонцами, он должен был лишь подвергнуть предписанные ливонские земли опустошению и разорению, что и было им успешно выполнено⁸⁷. Само собой, никаких 50 тыс. ратных у Серебряного не было и в помине. Очевидно, именно об этой рати и писал потом польский хронист, выдав желаемое за действительное.

Главные же силы русского войска с большим нарядом осадили Мариенбург (который, кстати, был среди прочих замков, переданных Сигизмунду по условиям Виленских соглашений). 14 февраля гарнизон замка после непродолжительной бомбардировки капитулировал, русские воеводы оставили в замке гарнизон и вернулись во Псков. Сигизмунд получил обидный щелчок по носу, не говоря уже о том, какие чувства испытывал все эти дни Кеттлер, так рассчитывавший на литовскую помощь.

Что же касается рейда Полубенского, то он относится к более позднему времени – к лету 1560 г., к феллинской кампании князя Мстиславского. Русские источники, написанные по горячим следам, позволяют дать более точное, неискаженное представление о том, что произошло тогда в Ливонии. Отправляя эту рать в Ливонию, Иван Грозный намеревался показать и Кеттлеру, и самому Сигизмунду всю тщетность и бесполезность их расчетов и замыслов⁸⁸. И то правда – что могли сделать 500 всадников и 500 пехотинцев-драбов⁸⁹, которых Сигизмунд, согласно Виленским соглашениям, должен был ввести в переданные ему замки против многотысячной царской рати, кроме как отсиживаться в замках? Существенно же нарастить численность своих войск в Ливонии Сигизмунд не мог, поскольку казна была пуста и денег не хватало на выплаты уже нанятым ротам, почему наемники глухо роптали и дезертировали, но и отступать было уже нельзя – слишком высоки были ставки в игре. Приходилось выкручиваться, делать хорошую мину при плохой игре, и отсюда становится понятным, почему инструкции, которые выдал Сигизмунд «гетманам» Я- Ходкевичу (сын И. Ходкевича) и Ю. Зеновичу, назначенным командовать ограниченным контингентом литовских войск в Ливонии, были столь противоречивы и туманны⁹⁰.

Однако ружье, повешенное на стену, рано или поздно должно было выстрелить, и столкновение литовских и русских войск в Ливонии было неизбежно. Это и случилось летом 1560 г. Князь А.М. Курбский, расписывая совершенно в мюнхгаузеновском духе свои подвиги на царской службе, сообщал, что он тогда ходил до Вендена/Кеси и там побил трижды литовских ротмистров, посланных И. Ходкевичем, после чего испуганный жмудский староста со своим войском «ужаснувся, поиде скоро из земли Лифлянские, аж за Двину реку великую от нас»⁹¹. Оставим преисполненные бахвальства слова князя на его совести и посмотрим, что об этом пишут другие источники.