Рокоссовский. Терновый венец славы - Анатолий Карчмит Страница 76

Вроде бы все шло своим чередом. Но Рокоссовская начала замечать какие-то странности у дочери: то она замыкалась в себе и не хотела вступать в разговор с матерью, то она пропускала уроки в школе и неизвестно где пропадала, то на вопросы матери отвечала: «Мама, на все Божья воля».

Сначала Рокоссовская пыталась объяснить эти странности в поведении дочери тем, что ей уже шел семнадцатый год и в этом переломном возрасте могли быть различные причуды. Тем более ее детство было связано с трагическими переживаниями и в течение трех лет оно проходило в постоянном страхе. «Может быть, прошлое и незавидное настоящее будоражат душу ребенка», — думала мать. Но когда она начала глубже анализировать ее поступки, взвешивать, сопоставлять, то пришла к выводу: дочь попала под чье-то сильное влияние и запуталась в каких-то неведомых тенетах.

В один из апрельских дней, это было как раз в субботу, когда баптисты собирались на моление, Юлия Петровна отпросилась с уроков и пришла домой. Ада в это время должна была учить уроки, но в комнате ее не было. Мать не нашла ее и на скамейке у дома, где она часто читала. А тем временем из большой комнаты доносилось заунывное, выворачивающее душу песнопение.

Рокоссовская незаметно вошла в полуоткрытую дверь затемненной комнаты, и кровать у нее прилила к лицу. Рядом с Тимофеем Ивановичем стояла ее Ада и самозабвенно страдальческим голосом пела:

Если путь мой темен, враг идет с грозой,

Все же слышу ясно: «Я, дитя, с тобой».

Лик его на небе буду видеть я.

Буду петь там вечно: не оставь меня.

Лицо дочери и глаза дышали каким-то странным вдохновением, какого никогда она за ней не замечала. Когда протяжные голоса хором подхватили песню, Рокоссовская не выдержала и незаметно вышла.

В течение нескольких дней мать уговаривала, просила, убеждала дочку не ходить больше на собрания баптистов и порвать с ними все отношения, но та стояла на своем.

— Мама, — говорила она, — нет другого пути, чтобы обрести спасение. Со мной бесполезно разговаривать на эту тему: я все равно буду с ними. Там, на небесах, открыта книга жизни. Придет перекличка, и если мы в этой книге не записаны, то в Царство Божие не попадем.

Рокоссовская выяснила, что исподволь, почти ежедневно, кода мать с утра до вечера была занята в школе, Лузанн проводил с Адой беседы и его слова легли на благоприятную почву — открытая и добрая душа ребенка приняла баптистские догмы за истину. Она пыталась поговорить с духовным наставником баптистов, но тот неизменно отвечал:

— Юлия Петровна, не берите грех на душу. Господь полюбил Вашу дочь. Как дышит в семени цветок, а дерево в зерне, так и Бог живет в Вашей дочери.

Рокоссовская вынуждена была написать родному брату в Новосибирск, чтобы он принял их. Она разыскала его только несколько недель тому назад и знала, что брат после десяти лет лагерей (это он воевал на стороне атамана Семенова, а потом перешел со своей сотней в ряды Красной Армии) стал инвалидом. Другого выхода у нее не было — она могла потерять дочь. В мае Рокоссовская получила письмо от брата, который согласился принять их в свою семью. Учителя собрали денег на дорогу, и Рокоссовские с разрешения коменданта выехали в Новосибирск.

Ада попала в совершенно другую обстановку и вскоре забыла о своих увлечениях. Юлия Петровна устроилась работать на почту и в июле 1942 года написала обстоятельное письмо в Генеральный штаб, где сообщила свой адрес и просила его передать на фронт мужу. В это время уже вовсю гремело имя Рокоссовского в газетах и по радио. Она могла бы узнать о муже и раньше, но в семьях баптистов не читали газет и не слушали радио.