Последний английский король - Джулиан Рэтбоун Страница 76

– Да уж, это особенно важно, – иронически вставил Квинт.

– Конечно. Хороший, богато украшенный меч внушает врагу страх, но если противник и сам достойный воин, при виде такого меча в нем пробуждается мужество и готовность принять вызов.

Квинт в очередной раз отметил в убеждениях Уолта противоречие, которое не поддавалось доступной ему логике, хотя для англичан, по-видимому, тут не было никакого парадокса.

– Ну и как же создают это чудесное оружие? – полюбопытствовал Тайлефер.

– Мастер-кузнец, Вёланд [76], прежде всего выбирает железные бруски, проверяет, правильно ли они обработаны, выдержан ли срок, и тому подобное, потом кладет эти бруски в длинные песчаные канавки, примерно три фута в длину и чуть больше дюйма в ширину. Понимаете, это не простой деревенский кузнец, которого просят сделать плужный лемех или садовый нож. Тот, кто выковывает меч, должен знать древний обычай...

– Чушь, – буркнул Квинт.

– Он берет три таких бруска, точнее, три железных прута, – продолжал Уолт, не обращая внимания на этот комментарий, – и вместе со своим подручным нагревает эти стержни, пока они не раскалятся докрасна в кирпичной печи, на углях из древесины ольхи...

– ...которая также обладает магическими свойствами, – не удержался Квинт.

– Нет, – спокойно возразил ему Уолт. – Скорее наоборот: многие жители лесов считают ольху крестьянским деревом, она ведь растет у рек и на лугах. Важно другое: ее угли дают больше жара. Огромными щипцами кузнец и его помощник несколько раз поворачивают стержни, закручивают винтом, прежде чем сплавить их воедино. Изгибы придадут клинку упругость. Этот процесс именуется «созданием узора». Мастера бьют по металлу, пока он не примет форму клинка, и оставляют посередине длинную бороздку – желобок. От этого меч становится более гибким и легким, не теряя прочности. Затем они обрабатывают кромку лезвия с обеих сторон. Я уже говорил, как.

– Узоры, конечно же, складываются в руны и магические заклинания?

Уолт готов был дать волю раздражению, – сколько можно подначивать? – но тут Аделиза и Ален повернули обратно, помчались по извилистой дорожке, лавируя между верблюдами и осликами, а там, где склон горы был не столь крут, они ломились сквозь кусты, пренебрегая петлями тропинки. За три недели, что прошли с тех пор, как Уолт впервые увидел ее, когда она танцевала в полутемной комнате под звуки арфы Алена, Аделиза, стоявшая на грани отрочества и юности, еще на несколько шагов приблизилась к расцвету. Сейчас, при свете солнца, в коротком, до колен платьице, с разлетевшимися кудрями, которые выбились из-под узкой повязки, она была похожа на косулю или на юную валькирию.

Рассердившись, что сестра бежит первой, Ален решил срезать последний поворот, споткнулся, ободрав колени, и кубарем скатился к ногам взрослых.

– Мы добрались до вершины! – в два голоса завопили брат и сестра. – Первый осел уже наверху. Там есть источник. И море оттуда видно, не синее, не зеленое, а золотое, совершенно золотое, все горит и сверкает, словно огромное золотое блюдо или щит, тот самый щит Ахилла, про который папочка поет иногда. Там большие корабли, по пять рядов весел на каждом...

– Квинкверемы плывут в Ниневию, – пробормотал Тайлефер, почувствовав, как подступают стихи.

– Ты не мог с такого расстояния сосчитать, сколько там гребцов! – осадила брата Аделиза.

– Вообще-то эти узоры, – продолжал Уолт, – подчеркнутые шлифовкой или вкраплением золота, хотя и кажутся столь замысловатыми и точно выверенными, возникают сами собой, отчего весь процесс и называют «созданием узора».

Но все уже забыли об Уолте и его повести.

Вид действительно был великолепным. В Памфилии хребет Тавра близко подходит к морю, в пяти-шести милях от берега уже возвышаются его отроги, уходящие на семь, а то и восемь тысяч футов в небо. Узкая прибрежная равнина охватывает залив, словно нефритовое ожерелье с жемчужными подвесками. Четыре жемчужины – Адалия, Перга, Аспенд, Сида, главные города этой области. Земля здесь так богата, что плодов ее хватает для процветания четырех портов, отстоящих не более чем на пять миль друг от друга, и в каждом – свой форум, храмы, театр, цирк, гавань. К тому времени, когда Уолт увидел эти места, близился их упадок. В отсутствие Pax Romana, всеобщего мира, установленного некогда римлянами, торговые города становились добычей пиратов, чуть ли не каждый год переходили из рук в руки всевозможных сатрапов, калифов, королей, императоров, христиан обеих конфессий – но пока еще они процветали.

Основным источником изобилия были горы, дававшие древесину, дичь и меха, а главное – всевозможные каменья, от драгоценных до самых обычных. Подножие Тавра покрывали виноградники и оливковые рощи, на равнине выращивали хлопок, ткань из которого превосходила качеством даже египетскую. Здесь уже появились завезенные арабами и турками апельсины и лимоны, сахарный тростник, абрикосы, баклажаны, специи – тмин и кориандр, новые для Европы сорта арбуза, благоухающие цветы – жасмин, гвоздики и многие другие, на основе которых составляли духи, и, разумеется, здесь, как повсюду, росли злаки и корнеплоды – пища бедняков, корм вьючного и молочного скота.

И дары моря. В тот день путники лакомились на ужин омаром трех футов длиной и без клешней. Уолт был уверен, что омар без клешней – какое-то отклонение от нормы, если не творение самого дьявола, и уж конечно, эта тварь окажется ядовитой. Друзья с трудом уговорили его отведать новое блюдо.

И конечно же, в этом раю даже в конце октября было тепло, к полудню становилось жарко, и лишь по ночам возвращалась прохлада.

В ту ночь они пировали в доме Юниперы. Уолт уверился, что именно так, а не Джессикой и не Теодорой зовут их рыжеволосую госпожу, облаченную в шаль с павлиньими глазками, в изумрудной головной повязке и в золотых сандалиях. Юнипера сказала, что за недели, проведенные в пути, она научилась ценить их общество и защиту; она сплетничала с Аделизой, дивилась фокусам ее отца и внимала его песням, она чуть не плакала от умиления, когда Ален играл на арфе, черпала мудрость и знания в философских беседах с Квинтом. Разумеется, напади на них разбойники или попутчики, проку от ее новоявленных друзей было бы что от пучка соломы, потому Юнипера и дорожила Уолтом: хоть он и лишился руки, его осанка, а особенно его глаза свидетельствовали о том, что этот человек недорого ценит свою жизнь и с готовностью пожертвует ею за других.

И все же этот малый казался самым мрачным, замкнутым, несчастным человеком, какого ей только доводилось видеть. И теперь, накануне расставания, леди не постеснялась задать откровенный вопрос: отчего Уолт сделался таким? Ей ответил Квинт: Уолт был одним из ближайших соратников Гарольда, короля Англии. Почти все они погибли, защищая короля.

Завоевание Англии уже превратилось в легенды и песни. Вильгельм не постеснялся пустить в ход самую беззастенчивую пропаганду, чтобы представить англичанина варваром и глупцом, легкомысленно нарушившим свою клятву. Услышав об этом, Уолт тут же воскликнул, что после Господа нашего Иисуса Христа Гарольд был лучшим среди людей.