Августейший мастер выживания. Жизнь Карла II - Стивен Кут Страница 74

Она отправилась к французскому послу, и они совместно выработали план. Надвигалась осень, когда король обычно отправлялся на скачки в Ныомаркет. Что может быть естественнее, чем пригласить его на ужин в расположенный неподалеку роскошный особняк Арлингтонов? Само собой разумеется, приглашение получит и посол, и хозяева будут рады, если он возьмет с собой Луизу. За развитием событий наблюдал вездесущий Ивлин. Не однажды, а изо дня в день, отмечает он, Карл заходит к Арлинг-тонам и после застолья проводит несколько часов в обществе мадемуазель Керуаль. Королю явно хочется «угодить ей, и, судя по всему, эти маленькие знаки внимания, за которыми скрывается большое чувство, эта щедрость великого монарха не оставляют ее равнодушной. Все мы надеемся, — продолжает Ивлин, — что мадемуазель будет вести себя так, что эта близость сохранится и вытеснит все остальное».

Если Ивлин надеялся, что король наконец-то кончит волочиться за каждой юбкой, то расчеты посла были куда масштабнее, и он продолжал обрабатывать Луизу, настаивая, чтобы она «умело использовала расположение короля». Ей не следует утомлять Карла, затевая разговоры о делах, и тем более раздражать, высмеивая его друзей. Иными словами, надо играть роль безупречной любовницы так, чтобы его величество «находил радость исключительно в ее обществе». Леди Арлингтон тем временем удалось примирить поэтическое воображение и практический опыт. Уложить Карла и Луизу в постель стало отныне главной ее целью, и, если не удается достичь желаемого за кулисами, то почему бы не привлечь публику? Например, коль скоро уж они за городом, не затеять ли сельские игры? Что может быть забавнее пейзанской свадьбы? Уступая общему нажиму, Луиза согласилась принять участие в спектакле. Наступил вечер. Покои роскошно убраны, Луиза, ослабив подвязки, укладывается под общий смех на кровать. Вскоре появляется жених, ложится рядом с нею, публика скромно удаляется, давая возможность новобрачным закрепить союз. Девять месяцев спустя Луиза родила сына, которого Карл впоследствии признает, дав ему титул герцога Ричмондского.

Потеряв невинность, Луиза решила, что следует закрепить свое положение в обществе. Ей пришлось столкнуться с сильным сопротивлением как при дворе, так и в стране в целом. Английский народ ее ненавидел. Она высокомерна, она католичка, и она француженка. К тому же у нее совершенно непроизносимое имя, так что называть ее в Англии чаще всего предпочитали просто миссис Карвелл. Все с ужасом наблюдали, как совершенно обезумевший от страсти Карл осыпает ее такими подарками, какие даже леди Калсман не снились. Луизе были отведены сорок прекрасных комнат в Уайтхолле. Они были обставлены во французском стиле — на окнах тяжелые гобелены, на стенах картины из Версаля, повсюду — лакированные шкафы с выдвижными ящиками и серебро, огромное количество серебра. И это еще далеко не все. Луизе весьма приглянулось жемчужное ожерелье стоимостью около 8000 фунтов, и она его получила. Леди Нортумберленд продавала за 3000 фунтов сережки, и они тоже достались Луизе. Похоже, государственный кошелек всегда открывался навстречу ее тонким, проворным пальцам. От продажи лицензий виноторговцам она получала ежегодный доход в 10 тысяч фунтов. Карл назначил ей пенсию — 8600, как-то просто подарил 11 000, а в 1682 году она соизволила принять 22 952 фунта. Деньги нужны были Луизе на игру, которую она вела совершенно безрассудно: однажды на один-единственный бросок костей поставила 5000 гиней. В стране роптали на «слишком дорогостоящих женщин при дворе».

Теперь у Луизы было столько денег, сколько в некогда скромных ее снах и не снилось, однако надо было удовлетворить и другое ненасытное желание — обрести достойный статус. Влюбленный до безумия, Карл ни в чем не мог отказать своей «толстушке», он даже договорился с Людовиком, что ей будет предоставлено английское гражданство. Луиза стала герцогиней Портсмутской, а следом графиней Фэрем и баронессой Петерсфилд. Нелл Гвинн это задевало, но у нее оставалось острое орудие мести — смех. Эта женщина лондонского дна постоянно заставляла французскую аристократку выглядеть посмешищем. Стоило Луизе прикинуться скорбящей по умершему шевалье де Роэну (который даже в дальнем родстве с нею не находился), как Нелл на следующий же день облачилась в траурное одеяние, а когда ее спросили, что случилось, откликнулась следующим образом: «Как, разве вы ничего не знаете? Умер татарский хан, а он мне приходится таким же родственником, как шевалье де Роэн герцогине Портсмутской». Когда пущенные ею стрелы достигали Луизы и та соответственно реагировала на них, Нелл называла ее плакучей ивой и постоянно подчеркивала, что общественные и нравственные претензии новоиспеченной герцогини вряд ли пристали содержанке. Ну а попытки Луизы ответить ударом на удар неизменно проваливались. Однажды Нелл появилась во дворце в необычно роскошном платье и драгоценностях.

— Да вы, я смотрю, разбогатели, Нелли, такое платье! — громогласно бросила Луиза.

— Такая красавица, как вы, может сойти за королеву.

Нелл, как настоящее дитя улицы, за словом в карман не полезла:

— Вы совершенно правы, мадам, а такая шлюха, как я, — за герцогиню.

Единственное, что смущало Нелл всерьез, — титул сына Луизы. Однажды Нелл буквально накинулась на Карла:

— Даже ублюдки Барбары стали герцогами только в двенадцать или тринадцать лет, а сын этой французской шпионки еще младенец, а уже кем заделался!

Карл, как всегда в таких случаях, ушел от разговора, грозящего кончиться скандалом, и Нелл пришлось искать другие способы достижения цели. Говорят, однажды, когда Карл пришел к ней на Пэлл-Мэлл, она крикнула, обращаясь к старшему сыну:

— Эй ты, ублюдок, иди поздоровайся с отцом!

Эта манера явно покоробила Карла, и он попросил Нелл никогда впредь не произносить слова «ублюдок».

— А как мне еще его называть? Ваше величество не дали другого имени, — последовал немедленный ответ, и вскоре мальчик получил титулы барона Хедингтона и графа

Берфорда, а впоследствии, в 1684 году, герцога Сен-Альбанского.

Были, впрочем, и другие серьезные дела, требовавшие внимания. В начале ноября 1670 года в Лондоне появился один зарубежный визитер. Весь облик и интересы заметно отличали его от всякого рода повес, обычно окружавших Карла. Это был его племянник Вильгельм Оранский, энергичный юноша 21 года, весьма обещающий, как поговаривали, правитель. Английскому послу в Гааге он показался человеком в высшей степени здравомыслящим, трудолюбивым и скромным. Вильгельм терпеть не мог сквернословия, любил охоту и, избегая участия в различных пирушках, в десять вечера неизменно был в постели. Ивлин нашел юного принца человеком «мужественной внешности с умным взглядом», сам же Карл сразу решил оказать этому молодому и отнюдь немаловажному союзнику самое теплое гостеприимство.

Ему были приготовлены роскошные апартаменты, устроен государственный прием, организована охота, скачки, походы в театр. И только Бэкингем, которого всегда неудержимо тянуло все испортить, умудрился представить молодого человека в несколько смешном виде. Он устроил в честь принца Вильгельма обед, крепко напоил гостя и теперь с явным удовольствием смотрел, как тот, пошатываясь, направляется в ту часть дворца, где живут фрейлины. Впрочем, это мелочь, Карл только ухмыльнулся, и вообще принц Оранский ему, по собственным словам, весьма понравился; правда, имелись у него и крупные недостатки: Вильгельм был «убежденный» голландец и протестант. А главное, он воплощал в себе героическую решимость, которую вскоре продемонстрирует народ, против которого Карл собрался идти войной.