История Англии от Чосера до королевы Виктории - Джордж Маколей Тревельян Страница 60

На этот раз «добрый йомен, чьи члены были сделаны в Англии», снова выступил, но не в компании с рыцарями и не под предводительством короля, не с луком для разграбления и завоевания древней цивилизации, а с топором и плугом, чтобы основать в диких местах новую цивилизацию.

Первым необходимым условием для этого предприятия был мир. Пока продолжалась война с Испанией, ограниченные запасы богатства и энергии Англии поглощались борьбой на морях, в Ирландии и в Нидерландах. В условиях войны потерпела неудачу попытка Елизаветы основать Виргинию. В первый год царствования нового короля – Якова I – его заслугой явилось заключение выгодного мира после успешной войны. Его последующая внешняя политика была во многих отношениях слабой и неразумной: он привел к упадку военный флот и отрубил голову Рэли, чтобы угодить Испании. Но, во всяком случае, его пацифизм дал Англии мир, и его подданные использовали эту передышку, чтобы посеять семена Британской империи и Соединенных Штатов. Восстановление мощи военного флота Карлом I и поддержание его последующими правителями создали возможность для безопасного развития колониального движения. Правительство обеспечивало условия, при которых колонизация была возможна, а частное предпринимательство проявляло инициативу, предоставляло деньги и людей.

Лондонские компании, как, например, Виргинская компания и компания залива Массачусетс, финансировали и организовывали иммиграцию, которая без их помощи была бы невозможна. Целью знати, джентри и купцов, снабжавших деньгами, было, с одной стороны, быстро получить хороший процент на свои капиталовложения, но в еще большей степени – создать за океаном постоянный рынок для английских товаров в обмен на продукты Нового Света, такие, как, например, табак, который Виргиния стала вскоре производить в большом количестве. Патриотические и религиозные мотивы воодушевляли многих из тех, кто предоставлял средства, корабли и снаряжение для этого предприятия. За 1630-1643 годы было затрачено 200 тысяч фунтов стерлингов на перевозку в Новую Англию на двухстах кораблях 20 тысяч мужчин, женщин и детей; за этот же период больше 40 тысяч эмигрантов было перевезено в Виргинию и другие колонии.

Наиболее деятельные «организаторы» движения принадлежали к знатнейшим и богатейшим подданным короля; но сами колонисты были из средних и низших слоев города и деревни. Они участвовали в колонизации отчасти из эгоистических и экономических соображений, а отчасти – из идейно-религиозных. Для большинства поселенцев религиозный мотив играл весьма несущественную роль или даже совсем не имел никакого значения, но он вдохновлял вождей эмиграции в Новой Англии, подобных отцам-пилигримам (1620), а позже Джона Уинтропа и его товарищей. Их религиозное рвение наложило пуританский отпечаток на северную группу колоний ,что должно былооказать сильное влияние на социальное развитие будущих Соединенных Штатов.

Те, кто пересекал Атлантику по религиозным мотивам, стремились, по словам Эндрю Марвелла, избежать «ярости прелатов». При Якове, Карле и Лоде в Англии допускалась только одна религия, и это была отнюдь не пуританская религия. Некоторых из религиозных эмигрантов в Новую Англию стремились установить в этой дикой стране царствие Божие по женевскому образцу и принудить к этому всех, кто захочет стать гражданами теократической республики – чем вначале действительно и был Массачусетс. Другой тип пуританских изгнанников – подобно основателю колонии Род-Айленд Роджеру Вильямсу и различным группам поселенцев Нью-Гемпшира и Коннектикута – желал пользоваться религиозной свободой не только сам, но готов был распространить ее и на других. Вильямс был изгнан из Массачусетса за то, что отстаивал мнение, что светская власть не способна оказывать какое-либо влияние на совесть людей. Так в Новой Англии уже в 1635 году выявилось то противоречие между двумя пуританскими идеалами – принудительным и либеральным, – которое позже раскололо ряды победителей «круглоголовых» старой Англии. Терпимое отношение к разным религиям господствовало в англиканской Виргинии и в Мэриленде, основанных католиком лордом Балтимором.

Поселенцы Виргинии, Вест-Индских островов и в значительной части даже Новой Англии эмигрировали из Англии совсем не по религиозным мотивам. Рядовые колонисты ушли за океан с характерным для англичанина желанием «улучшить свое положение», что в то время означало приобрести землю. Свободная земля и свободная вера – вот обещания, содержавшиеся в памфлетах, которые выпускались компаниями, поддерживавшими эмиграцию. Это было время земельного голода в Англии. Многие младшие сыновья крестьян и йоменов не могли получить землю на родине; прежние копигольдеры часто оказывались согнанными со своих старых, обеспеченных держаний и низведенными на положение арендаторов или держателей по воле лорда. Рента росла, и держатели жестоко боролись за землю. Безработные ремесленники также могли быть уверены, что на новых местах будет большой спрос на их труд. Многих предприимчивых дворян манили не только перспективы получения земель, но и погоня за неведомым, чудесным, рассказы о баснословных богатствах, которые можно приобрести в Америке: эти стремления суждено было осуществить только их отдаленным потомкам и совершенно неожиданными путями. Молодая Новая Англия не являлась страной больших богатств или больших социальных контрастов.

Все эти группы эмигрантов отправлялись в колонии по собственному желанию, с помощью частного предпринимательства и под влиянием частной пропаганды. Правительство высылало туда лишь осужденных., а позже – пленников гражданских войн. Эти несчастные, а также молодежь, похищенная частными предпринимателями для продажи в рабство на Барбадосе или в Виргинии, зарабатывали себе свободу, если жили достаточно долго, и часто являлись основателями преуспевающих фамилий. Дело в том, что вскоре молчаливо было признано, что одни лишь негры из Африки должны находиться в бессрочном рабстве. Торговля рабами с испанскими колониями, начало которой положил Хокинс, теперь позволяла снабжать Виргинию и английские острова Вест-Индии.

В период гражданских войн Карла и Кромвеля поток добровольных эмигрантов сократился. Виргиния и Мэриленд были пассивно лояльными королю; даже колонии Новой Англии, хотя симпатии их были на стороне пуритан, остались нейтральными. Уже тогда силен был в Америке инстинкт «изоляции» от европейских дел. Три тысячи миль – путь очень далекий, путь тяжелых лишений, длившийся несколько месяцев; за это время смерть собирала немалую дань на плохо приспособленных кораблях. Таким образом, после ее нескольких первых лет социальная история Америки навсегда перестала быть частью социальной истории Англии. Новое общество начало вырабатывать свои собственные характерные черты в условиях жизни пионеров-иммигрантов, резко отличающихся от тех, которые господствовали в «английском саду» времен Шекспира и Мильтона. Тем не менее колонии явились продуктом английской жизни XVII столетия, ставшей для них источником идей и устремлений, которые должны были вести их далеко по новым путям их судьбы.

Англия того времени и в течение двух последующих столетий была подходящим источником, поставлявшим колонистов надлежащего сорта. Именно поэтому в Северной Америке и Австралии еще и сейчас говорят по-английски. До конца XIX века в Англии процветала сельская жизнь и господствовали традиции. Рядовой англичанин не был еще горожанином, совершенно оторванным от природы; он еще не был клерком или узкоспециализированным рабочим, не могущим приспособиться к новым условиям, нежелающим променять преимущества высокого уровня жизни у себя дома на тяжелую трудовую жизнь в неведомой стране. Англичанин времен Стюартов и Ганноверов умел лучше приспособляться, чем его потомки, и мотивы, побуждавшие его эмигрировать, были более сильными. На родине ему не обеспечивался ни соответствующий уровень жизни, ни пенсия на старости лет; он мог рассчитывать лишь на то, что мог заработать собственным трудом. Закон о бедных спасал его лишь от голодной смерти, но не больше. Кроме того, житель английского города XVII века все еще понимал кое-что в сельском хозяйстве, а житель английской деревни еще понимал кое-что и в ремеслах. Горожане обрабатывали свои «городские поля». В деревне были люди, не только обрабатывающие землю, но и строившие себе жилища и сараи, ткавшие и изготовлявшие одежду, делавшие мебель, земледельческие орудия и упряжь. Женщины-крестьянки могли печь, доить коров, готовить пищу, помогать на полях, прясть, чинить или шить одежду, а также и выращивать своих детей. Эмигранты из таких экономически самостоятельных селений, привезенные на одном корабле, были в силах создать и поддерживать существование нового поселения в необитаемых местах, даже там, где не было никакой городской торговли для снабжения их всем необходимым.