Николай II - Сергей Фирсов Страница 53

Сама Матильда Феликсовна в конце жизни вспоминала, как летом 1897 года через Сергея Михайловича царь передал ей информацию о намечавшейся (совместно с императрицей) прогулке мимо ее дачи в Стрельне, под Петербургом. Он просил балерину непременно быть в назначенное время у себя в саду. «Точно в назначенный день и час Ники проехал с императрицей мимо моей дачи и, конечно же, меня отлично видел, — вспоминала Кшесинская. — Они проезжали медленно мимо дома, я встала и сделала глубокий поклон и получила ласковый ответ. Этот случай доказал, что Ники вовсе не скрывал своего прошлого отношения ко мне, но, напротив, открыто оказал мне милое внимание в деликатной форме. Я не переставала его любить, и то, что он меня не забывал, было для меня громадным утешением».

О том, что после завершения романа у Кшесинской с царем сохранились «дружеские отношения», знал очень широкий круг лиц. Некоторые из них, далекие от романтики, совершенно не стеснялись пользоваться посредническими услугами влиятельной балерины. Так, на заре XX века инженер П. И. Балинский предложил построить вокруг столицы окружную железную дорогу. На осуществление проекта требовалось 380 миллионов рублей — по тем временам колоссальная сумма. Министр финансов С. Ю. Витте был категорически против (ведь деньги должно было «найти» именно его министерство), но Балинский заручился поддержкой члена Государственного совета И. Л. Горемыкина и… Кшесинской. «Через ее посредничество проект Балинского получил предварительное одобрение свыше, выраженное в весьма решительной резолюции. Добился каким-то образом Балинский и сочувствия Сипягина, бывшего в то время министром внутренних дел» ^[62]. Проект так и не был реализован, — влиятельные противники инженера добились своего. Но одно то, что к его «проталкиванию» была подключена балерина Императорского театра, — факт сам по себе исключительный. Прав был государственный секретарь А. А. Половцов, в начале 1901 года писавший, что «самодержавие сделалось в последнее время девизом для всяких искателей собственного благополучия»!

Матильда Феликсовна, безусловно, знала себе цену, при необходимости напоминала о том, с кем еще не столь давно она была близка. Более того, влиянием балерины пользовался и ее престарелый отец. Во время бенефиса Кшесинской, в начале 1900 года, когда великий князь Сергей Михайлович устроил угощение с шампанским, ее отец потребовал от лакеев, «чтоб они откладывали бутылки и отнесли к нему». Кто-то указал ему на недопустимость подобного поведения. И услышал в ответ:

«„Я буду жаловаться высшей театральной администрации“. — „Директору театра?“ — „Нет, не директору, не министру, а государю-императору“.

Таким образом, — скептически комментировал случившееся А. С. Суворин, — высшая театральная администрация — государь».

Суворин, увы, не ошибался. Вскоре его слова подтвердил новый театральный скандал. Участвуя в спектакле «Камарго», Кшесинская отказалась надеть фижмы (маленькие плетеные корзиночки, прикреплявшиеся к наряду с двух боков, чтобы немного приподнять юбку), полагавшиеся к ее костюму. За самовольное изменение костюма директор Императорских театров князь С. М. Волконский наложил на балерину незначительный (50-рублевый) штраф, не соответствовавший, как полагала сама прима Мариинского театра, ее жалованью и положению. Она восприняла случившееся как оскорбление и обратилась к государю с просьбой снять штраф. Уже на следующий день он был отменен. Князь Волконский после случившегося подал в отставку, хотя, по словам Кшесинской, его независимое положение и престиж не пострадали. Пострадал престиж государя. Скандал с фижмами — пустяковый по любым меркам — перерос в дело государственной важности. Через министра двора барона В. Б. Фредерикса он приказал исполнить просьбу своей бывшей возлюбленной, «и когда Фредерикс возразил, что в таком случае положение всякого директора театров сделается невозможным», сказал ему: «Я этого желаю и не желаю, чтобы со мною об этом больше разговаривали».

Итак, право было там, где хотел его видеть император. Его распоряжения не подлежали обсуждению и должны были беспрекословно исполняться. Такое самодержавие вызывало беспокойство даже у тех, кто либеральной общественностью воспринимался в качестве «охранителей».

«Юный царь все более и более получает презрение к органам своей собственной власти и начинает верить в благотворную силу своего самодержавия, проявляя его спорадически, без предварительного обсуждения, без связи с общим ходом дел, — с беспокойством отмечал государственный секретарь А. А. Половцов. — Страшно сказать, но под впечатлением напечатанной на днях Шильдером книги начинает чувствоваться что-то, похожее на Павловское время». Для думающего человека уже на заре XX века было ясно, что такой строй порочен в своей основе, что необходимы изменения. Какие? На это ясного ответа не находили.

«Самодержавие куда лучше парламентаризма, ибо при парламентаризме управляют люди, а при самодержавии — Бог. И притом Бог невидимый, а точно ощущаемый, — ерничал А. С. Суворин. — Никого не видать, а всем тяжко и всякому может быть напакощено выше всякой меры и при всяком случае. Государь учится только у Бога и только с Богом советуется, но так как Бог невидим, то он советуется со всяким встречным, со своей супругой, со своей матерью, со своим желудком, со всей своей природой, и все это принимает за Божье указание. А указания министров даже выше Божиих, ибо они, заботясь о себе, заботятся о государстве и о династии. Нет ничего лучше самодержавия, ибо оно воспитывает целый улей праздных и ни для чего не нужных людей, которые находят себе дело. Эти люди из привилегированных сословий, и самая существенная часть привилегии их заключается именно в том, чтоб, ничего не имея в голове, быть головою над многими. Каждый из нас, работающих под этим режимом, не может быть неиспорченным, ибо только в редкие минуты можно быть искренним. Чувствуешь под собой сто пудов лишних против того столба воздуха, который стоит надо всяким. Нет, не будет! Все это старо».

Приведенные слова принадлежат тому, кого в последнее время монархически настроенные почитатели «России, которую мы потеряли», справедливо называют «телохранителем» той самой России! ^[63] Если такой умный и проницательный человек, как Суворин, критиковал самодержавие Николая II, то что же говорить о противниках существовавшего тогда строя. Впрочем, Суворин критиковал не самодержавие, а методы «самодержавствования». История с Кшесинской и стала иллюстрацией этих методов.

Скандальных эпизодов, связанных с ее личной жизнью, известно немало. 18 июня 1902 года Кшесинская родила сына, которого она пожелала назвать Николаем, но понимая невозможность этого, решила дать ему имя деда — великого князя Владимира Александровича. Дело заключалось в том, что, фактически являясь гражданской женой Сергея Михайловича, она родила ребенка от другого представителя династии — Андрея Владимировича, внука императора Александра II. «Муж», с которым состоялся тяжелый разговор, знал, кто отец ребенка, и решил оставить все без изменений. Со дня рождения мальчика Сергей Михайлович, по словам Кшесинской, «все свое свободное время отдавал ему, занимаясь его воспитанием». Вплоть до революции 1917 года ее сын имел даже отчество «Сергеевич», в дальнейшем, правда, его изменили.