Русский Ришелье - Ирена Асе Страница 52

– Есть письмо от французского посланника в Митаве Деламбре, – доложил сын отцу.

– Это – потом. Что еще?

– Прислал письмо доверенный человек гетмана Гонсевского, польский полковник Сесицкий.

– Давай это послание сюда немедля, – оживился воевода.

Афанасий Лаврентьевич быстро читал пространное письмо, которое велеречивый пан полковник написал частично на польском, а частично – на латыни. Пан Сесицкий передавал новое приглашение гетмана Гонсевского к военным действиям против шведов. Что же, воевода Царевичев-Дмитриева града готов был бы начать переговоры о новом совместном походе на Ригу в любой момент, но… С кем идти в бой? Войск для борьбы со шведами у воеводы просто не было. Почти все имевшиеся на северных рубежах Руси воины находились в Пскове, где всем распоряжался князь Иван Андреевич Хованский. А тот не слал помощи воеводе Царевичев-Дмитриев града. Хованский гордился, что разбил под Гдовом небольшое войско генерал-фельдмаршала, графа Делагарди. После этого успеха все на Руси стали весьма почтительно относиться к полководческому дару князя. И только Ордин-Нащокин недоумевал: «Проспал, что ли, князь-воевода появление врага?! Ведь сначала шведы вторглись в русские пределы, разграбили знаменитый Печерский монастырь, надругавшись тем самым над чувствами православных людей, а только после этого отправился в поход князь Хованский. Где же он раньше был?!»

Увы, воевода Пскова искренне считал: пусть войско лучше будет при нем, полководце Хованском, чем при каком-то худородном Ордине-Нащокине. А Афанасий Лаврентьевич никак не мог понять, для чего нужно держать армию в Пскове, когда можно собрать достаточный обоз, обеспечив ратных людей запасом еды, соединиться с польским гетманом и попытаться занять Ригу. И тем решить исход всей войны в Прибалтике!

Теперь же получалось: есть союзник – гетман Гонсевский, есть возможность наступать, но нет армии.

Ознакомившись с посланием полковника Сесицкого, воевода прочитал и письмо французского дипломата. Сказал Воину:

– Это пустое!

Закончив с письмами, Афанасий Лаврентьевич повернулся к сыну. Посетовал:

– Не могу понять, что замышляют свеи?

– Свеи? – удивился Воин. Только что молодой человек слышал о возможности соединиться с Гонсевским, наступать на Ригу, занять ее. На что способен противник в такой ситуации? Лишь на оборону!

– Не только о том, что мы могли бы сделать, но и о том, что может сделать враг, думать надобно, – нравоучительно заметил Афанасий Лаврентьевич.

– А что враг может сделать?

– Говорю же, не знаю! Посуди сам. Сколько воев имеется у свеев, мы, несмотря на усилия наших лазутчиков, не представляем. Каковы планы врага, не ведаем. Быть может, скоро они под стенами Кокенгаузена будут, в осаду возьмут. Не только мы думаем, как войну выиграть. Скоро приедет лазутчик наш, купец Хенрик. Может, привезет вести от нашего друга из Риги да от герцога Курляндского. А коли не приедет Хенрик али новостей не привезет, тогда придется со следующей недели разъезды в дозор посылать. Хотя опасно это, конницы у нас маловато.

Воевода вздохнул. Удивился, как быстро после растопки дров ему захотелось подышать свежим воздухом. Подошел к маленькому оконцу, сам открыл его и вдруг услышал:

– Ах, ты, песий сын, разтак тебя и разэтак!

Воевода аж вздрогнул. В первый момент трудно было сообразить, что ругань звучит не в его адрес. Поэтому Афанасий Лаврентьевич чуть было не крикнул: «Кто посмел?!» – и только потом взглянул вниз.

– Ты что бросаешь дорогой лен, словно бочонки со смолой?! – отчитывал у пристани какого-то незадачливого грузчика молодой офицер.

Это был он – поручик Ржевский собственной персоной. Бабник, гуляка, матерщинник (сколько ни велел ему воевода поменьше буянить, так и не перевоспитал) и очень дельный человек. В историю поручик вошел как удачливый предприниматель. По приказу воеводы Ордина-Нащокина он возил из царских имений под Смоленском в Царевичев-Дмитриев град лен и пеньку, смолу и поташ. Это тебе не саблей махать, тут думать надо! Голова у поручика Ржевского была, однако, очень сообразительная, потому Афанасий Лаврентьевич закрывал глаза на его мелкие недостатки.

– Как разгрузит Ржевский ладьи, зови его ко мне для доклада, – повелел воевода сыну. – А сейчас садись, пиши письмо воеводе Борисоглебска ^[43] Федору Баскакову.

Собрав подати и истратив то, что было положено на нужды города и гарнизона, Баскаков почему-то не отослал вовремя остатние деньги в Царевичев-Дмитриев град. Надо было пожурить нерадивого Баскакова и пригрозить ему наказанием.

Когда письмо было готово, воевода повелел сыну писать следующее. Причем на сей раз шифром, секрет которого был известен очень немногим. Перехвати это послание враг, ничего бы не понял в странных письменах. Воевода не любил непорядка в государственных делах. И потому отписал о нерадении воеводы Баскакова в Москву, в приказ Тайных дел.

Время текло незаметно.

– Отец, скоро пора идти в церковь к обедне, – напомнил Воин.

Набожный Афанасий Лаврентьевич порой по нескольку раз в сутки ходил в церковь. Причем, в отличие от Алексея Михайловича, который, хоть и слыл примерным христианином, в то же время не раз вынужден был выслушивать в храме срочные донесения, воевода Царевичев-Дмитриева града в церкви истово молился и повелел себя не беспокоить. Ведь не царь, мог себе такое позволить. И обращаться к нему по мирским делам можно было в храме лишь в том случае, если враг стоял бы у ворот.

Ордин-Нащокин вновь подошел к окну, вдохнул свежего воздуха. Необычайно сильный туман наконец стал рассеиваться. Видимость улучшилась, стали хорошо видны и порт, и другой берег Даугавы. Там находился замок Крустпилс – уже заграничный. Владел им герцог Якоб.

Глядя в окно, Афанасий Лаврентьевич обнаружил, что расторопный поручик Ржевский уже обеспечил разгрузку ладей. Ордин-Нащокин вновь подивился смелости Ржевского. Даугава – река порожистая, судоходство по ней возможно только весной, когда из-за таяния снегов прибавляется воды, что делает пороги не столь опасными. Поэтому купцы из Полоцка, из Смоленска веками отправляли плоты и струги в Ригу только в апреле. Поручик Ржевский этого не знал и отправлял грузы, когда хотел. Причем прибывал в Царевичев-Дмитриев град живым и невредимым, со всеми товарами, а на вопрос, не страшно ли переправляться через пороги, объяснял воеводе: «В битвах – страшнее!»

Сейчас Афанасий Лаврентьевич хотел было крикнуть из окна, чтобы Ржевский шел к нему в кабинет, как вдруг за крепостной стеной прозвучали несколько выстрелов.

– Узнай, кто там балует, – с недовольством в голосе велел Ордин-Нащокин сыну.

Воин Афанасьевич стремглав выбежал из кабинета, а встревоженный непонятным происшествием воевода собрался и сам отправиться вслед за сыном.

В то время как поручик Ржевский отдыхал после организации разгрузки речных судов, а Воин Афанасьевич выяснял, что случилось, к городу подъезжали несколько всадников. То был купец Хенрик Дрейлинг с дочерью и двумя приказчиками.