СМЕРШ - Чистилище Красной Армии. Сталинские "волкодавы" - Анатолий Терещенко Страница 50

Следы мародерства были налицо. Вот уж действительно, краденая вода сладка, а тайно съеденный хлеб — приятен, а поэтому доброму вору всякая петля впору. Но перед смершевцами стоял навытяжку совсем не добрый вор — добрых не бывает. Стоял и дрожал за свою судьбу оккупант, захватчик, фашист…

Ну как тут не вспомнить слова Льва Толстого, сказанные в «Войне и мире» о наполеоновских вояках:

«Это была толпа мародеров, из которых каждый вез или нес с собой кучу вещей, которые казались ему ценны и нужны».

Мародеры фюрера, оказывается, своим грабительским аппетитом ничем не отличались от бонапартовских предшественников.

Кстати, в усадьбе великого гения мировой литературы варвары двадцатого века приходили в бешенство от факта существования русской культуры. Они планомерно уничтожали все, что было связано с именем Льва Николаевича — печи топили разбитой уникальной мебелью и книгами, в одной комнате сделали туалет, здание школы для крестьянских детей превратили в развалины, унесли с собой ценные картины, ковры, другие экспонаты, хранившиеся в музее. Рассказы местных жителей были полны ужасных подробностей о грабежах, разбоях, убийствах и действиях специальных команд поджигателей домов.

Все эти данные были собраны военными контрразведчиками 16-й стрелковой дивизии.

«Любопытный случай, — писал Яцовскис, — произошел в апреле 1943 года в нашей чекистской практике. Вернувшись в один из вечеров из 167-го стрелкового полка, я увидел в отделе задержанного красноармейца.

Поздней ночью пришлось разбудить начальника отдела и доложить о результатах допроса. Полковник Барташюнас, внимательно выслушав меня, приказал немедленно под личную ответственность отконвоировать задержанного в Особый отдел армии.

Как сейчас вижу перед собой этого рослого, статного, смуглого украинца. Когда его ввели в комнату, он тут же вытянулся по стойке «смирно» и, как бравый солдат, щелкнул каблуками.

«Прошел хорошую муштру», — мелькнула у меня мысль. Предложил ему сесть, а сам принялся рассматривать изъятую у него при личном обыске красноармейскую книжку.

Я спрашиваю, он отвечает, записываю, опять спрашиваю:

— Профессия и специальность?

— Тракторист.

— Место службы и должность или род занятий?

— Агент немецкой разведки…

Мне показалось, что я ослышался. Ничего не стал записывать и еще раз переспросил. А он в ответ:

— Я уже сказал, агент немецкой разведки. Прошлой ночью был переброшен в тыл Красной Армии.

Я поспешно кончил заполнять анкету и принялся писать протокол допроса подозреваемого.

— Вы запишите, пожалуйста, в протокол, что я явился с повинной, с тем чтобы во всем чистосердечно признаться, — попросил допрашиваемый.

— Но ведь вас задержал патруль, — возразил я.

— Не моя вина, что весь день пришлось искать Особый отдел.

И тут он мне поведал из ряда вон выходящую историю. Еще задолго до получения задания от гитлеровской разведки этот агент твердо про себя решил: «Поручение фашистов выполнять не буду и сразу после выброски добровольно явлюсь в Особый отдел НКВД».

После приземления на парашюте в нашем тылу он штыком заколол своего напарника-радиста, который намеревался выслужиться перед врагом, спрятал рацию, оружие, другое выданное немцами снаряжение и направился в сторону фронта на поиски Особого отдела. Повстречавшиеся на рассвете красноармейцы указали ему на землянки возле опушки леса. Он приблизился к одной из них и спросил у часового, здесь ли находится Особый отдел.

Красноармеец недружелюбно спросил:

— А тебе какое дело?

— Я немецкий шпион.

— Я тебе покажу «шпиона»! Давай катись-ка отсюда, — зло прокричал часовой и направил на него ствол автомата.

— Что ж мне оставалось делать? — продолжал свой рассказ задержанный. — От того места весь день петлял по дорогам, пока не встретил ваши патрули.

Приблизительно месяц спустя в отдел заезжал руководящий работник Особого отдела армии, от которого мы узнали, что все показания задержанного полностью подтвердились: был обнаружен убитый немецкий агент-радист, парашюты, радиоаппаратура. Разобрались и с ротозеем-часовым, прогнавшим прочь немецкого агента. Он, видите ли, думал, что, называя себя шпионом, красноармеец над ним подшучивает, издевается.

— Не встречал таких шпионов, которые сами приходят в НКВД, — пытался оправдаться незадачливый боец взвода охраны Особого отдела.

Но на фронте случалось всякое!»

Тепло военный контрразведчик отзывался о командующем Калининского фронта генерале армии Андрее Ивановиче Еременко, который в 1940 году был командиром механизированного корпуса и являлся одновременно начальником Вильнюсского гарнизона. На одном из совещаний он сообщил, что войска фронта готовятся к новым наступательным операциям, и настало время освобождения Белоруссии и Литвы. Затем Еременко приказал построить офицеров. Когда это было сделано, скомандовал:

— Кто имеет одно ранение, шаг вперед! Кто ранен дважды, два шага вперед! Кто ранен трижды и более, три шага вперед — марш!

Генерал армии вручил ордена офицерам, которые были ранены на фронтах Великой Отечественной войны, но не имели правительственных наград. Он придерживался правила сразу же после боя прямо на передовой — в окопах, землянках, блиндажах, на артиллерийских позициях — вручать ордена и медали наиболее отличившимся воинам.

★ ★ ★

В конце октября 1943 года батальон 249-го стрелкового полка, успешно выполнив боевое задание, занял круговую оборону. В полдень бойцы боевого охранения задержали слоняющуюся без дела у опушки леса девушку. Когда о ней стало известно старшему оперуполномоченному полка капитану Й. Юргайтису, у него возникло подозрение о возможной причастности девушки к немецкой агентуре. Она назвалась Аннушкой. В ходе беседы задержанная рассказала, что в 1942 году она добровольно вступила в отряды народных мстителей. Работала в партизанском отряде, действовавшем в окружении Полоцка, радисткой. Неделю назад каратели окружили отряд. В завязавшемся бою лишь немногим удалось спастись. Она все время шла на восток — к своим…

На посланный запрос сотрудники СМЕРШа вскоре получили ответ — Аннушка действительно служила в отряде радисткой. Связь с отрядом прервалась полгода назад. Все как будто соответствовало показаниям радистки, кроме периода ее ухода из отряда. Допросили девушку еще раз. На этот раз она была не так уверена, начала путаться и нервничать. Все больше возникало противоречий. Тогда сотрудник СМЕРШа попытался склонить задержанную девушку к откровенной беседе.

Аннушка вздохнула и, опустив голову, заявила:

— Боюсь сознаться…

И вот полился рассказ искреннего раскаяния.

Полгода назад гитлеровцы разгромили партизанский отряд, и она оказалась в плену. Однако затем начались совершенно неожиданные и непонятные для нее события: немцы ее не пытали, не собирались вешать, как они обычно делали с партизанами, даже не допрашивали ее.