Повседневная жизнь алхимиков в Средние века - Серж Ютен Страница 49

И тем не менее следует в этом отношении быть сдержанными. Французский автор времен Великой эпохи, сам страстно увлекавшийся герметизмом (до такой степени, что пытался заниматься деланием в лаборатории ^[71]), Альберт Пуассон, считал подобные контакты вполне возможными, но в статье, посвященной алхимическим памятникам Парижа, делает осторожную оговорку:

«Под алхимическими памятниками мы подразумеваем все символические сооружения в целом или отдельные их части, изначально построенные алхимиками или же получившие впоследствии герметическую интерпретацию…»

Кроме того, следует учитывать модификации и перестройки, кои претерпевали на протяжении веков кафедральные соборы и прочие культовые сооружения готической эпохи. Это особенно касается, очевидно, наиболее знаменитого из французских готических соборов, часто ассоциирующегося — с большим или меньшим основанием — с герметизмом: собора Парижской Богоматери.

Люсьен Карни, ^[72] эрудит, особенно искушенный в этих вопросах, упорно напоминает нам о необходимости, когда изучаешь этот кафедральный собор с герметической точки зрения, принимать во внимание тот факт, что многие из его статуй были в 1860 году заменены Виолле ле Дюком и потому не идентичны оригиналам, а кроме того, они сдвинуты с тех мест, на которых находились их предшественники.

И все же стоит попробовать перевоплотиться в алхимика, прибывшего (допустим, в 1425 году) в Париж, дабы обследовать собор Парижской Богоматери в надежде найти ключи для реализации Великого Делания. Что мог он заметить? Многое, в том числе и из того, что существует по сей день. Посещение нашим делателем собора Парижской Богоматери начиналось с осмотра трехчастного портала, ^[73] буквально напичканного алхимическими скульптурами. Прежде всего там можно было видеть саму алхимию, персонифицированную женской фигурой, держащей открытую книгу (книгу мирского, профанного знания) и закрытую (книгу герметического знания, запретного для профанов), причем голова женщины касалась «небесных вод». Эта фигура ассоциировалась с лестницей Иакова, увиденной патриархом во сне, соединяющей небо с землей.

Слева на портале алхимик мог видеть величественную фигуру Бога Отца, держащего человека и ангела. К теологическому смыслу скульптурного изображения, означавшего всемогущество Бога, алхимик добавлял еще и другое, герметическое значение: эта замечательная композиция символизировала для него универсальную материю, основную влагу, которая порождает два противоположных, но дополняющих друг друга начала (философские Серу и Меркурий).

Ниже сверхнебесного мира можно было видеть двух ангелов. Что они олицетворяли собой? Всемирный дух или небесное семя, нисходящее с вышнего мира, чтобы оплодотворить воздушное пространство. Еще ниже располагались символы нижнего, земного мира. А что же олицетворяли собой три детские фигурки в облаках? Три начала Великого Делания — Серу, Меркурий и Соль.

Наш воображаемый алхимик конечно же заметил бы там же, на левой части портала, символы воздуха, воды и земли. Присутствие тельца и овна символизировало два весенних месяца, имевших решающее значение для начала лабораторных операций: в марте приготовляли первичную материю, а в апреле заделывали философское яйцо, после чего операции по осуществлению Великого Делания могли начинаться.

А что означали заснувший человек и две колбы? Это, как полагал алхимик, служило олицетворением основной соли всех вещей, начала, привлекавшего универсальную жизнь.

А четыре высеченные из камня фигуры на уровне человеческого роста — что означали они? Дракон символизировал философский камень; гротескная декоративная маска должна была служить символом суфлеров и ложных алхимиков; кобель и сука — дополняющие друг друга символы постоянного и летучего, соединение которых означает осуществление «алхимической свадьбы».

Там же, на левой части портала, в простенке, наш алхимик не мог не заметить фигуру епископа (очевидно, Гийома Парижского, который, сам будучи большим знатоком герметической науки, заказал резчикам по камню выполнить все алхимические скульптуры собора Парижской Богоматери), попирающего ногами дракона.

Ниже этой символической скульптуры посетитель мог видеть два небольших круглых выступа. Они служили символами двух грубых, еще не обработанных металлических пород, какими они извлекаются из рудника; два точно таких же выступа на противоположной стороне представляли их, но уже обработанные, очищенные от шлаков; наконец, два аналогичных мотива олицетворяли окончательное очищение от примесей.

На центральном портале, слева, наш алхимик видел орла — символ Всемирного Духа; птицу Феникс — символ возрождения, олицетворявшую также красный камень; овна — указание на месяц, в котором следовало начинать операции Великого Делания; человека, держащего чашу; и, наконец, крест — символ четырех элементов первичной материи. ^[74]

Там же, на центральном портале, «делатель» мог увидеть пять разумных дев и пять дев неразумных, расположенных но обе стороны ворот. Они олицетворяли собой, соответственно, путь успеха (ведущий к открытым вратам на небо) и превратности пути, хотя и заманчивого, однако ложного (ведущего к закрытым вратам).

Правая часть портала также, в свою очередь, не лишена была герметических мотивов. В частности, на ней были воспроизведены двенадцать знаков зодиака.

Справа, у входа в неф, искушенный посетитель должен был обратить внимание на большую (достигавшую в высоту двадцати восьми футов) статую, которой сейчас там нет, возведенную в 1413 году Антуаном из Эссара. Она представляла (это был хорошо известный религиозный мотив) святого Христофора, идущего вброд, неся на своих плечах младенца Иисуса Христа. В камышах у ног святого можно было разглядеть — весьма примечательная деталь — две колбы. ^[75] Но нести Христа — не то ли самое, что и нести Свет?

В нижней части нефа, слева, некогда находилась, прислоненная к стене собора неподалеку от лестницы, ведущей на башню, очень красивая надгробная плита каноника Этьена Ивера, известного алхимика. Изображения на ней представляли в виде классических религиозных тем из Апокалипсиса три уровня, на которых должно было осуществляться Великое Делание и необходимое чередование основных цветов: черного (гниение), белого (растворение) и, наконец, красного (рубификация).