Битва в Арденнах. История боевой группы Иоахима Пейпера - Чарльз Уайтинг Страница 48

— Вперед, пошли!

Арестованные боязливо приблизились к двойной шеренге американцев. Как только один из них поравнялся с первой парой охранников, солдат ударил тяжелым ботинком его по ноге. Тот, споткнувшись, полетел вперед, под палку следующего солдата. Солдаты, оставшиеся в грузовиках, лениво отворачивались или закуривали. На арестованных продолжали сыпаться удары.

Было 3 декабря 1945 года. В Швебишхалль прибыли первые из обвиняемых в том, что весь мир вскоре будет знать как «дело Мальмеди».

Всю последнюю весну войны судебный отдел армии Соединенных Штатов неутомимо собирал свидетельства против боевой группы Йохена Пейпера. Солдат «Лейбштандарта», захваченных в плен в Бельгии, выделили в особый лагерь во Франции и постоянно вызывали на перекрестные допросы с целью установления имен тех, кто вместе с Пейпером участвовал в том судьбоносном броске через Арденны. Мак-Кауна попросили написать рапорт для разведки о своем пребывании в плену у Пейпера, а в Брюсселе принц-регент Бельгии учредил специальную комиссию из юристов и университетских преподавателей для расследования предполагаемых массовых убийств мирных жителей в долине Амблева, и особенно — в районе Труа-Пон — Ставло. К апрелю 1945 года расследование было завершено. Медленно создавалось уголовное дело против полковника Пейпера и тех восьмисот человек, которые вместе с ним бежали из Ла-Глез и добрались к своим на Рождество.

Потом кончилась война. «Лейбштандарт» это событие застало в Австрии, под Веной. Пейпер, как помощник командира дивизии, отправился в плен вместе с остатками своего некогда гордого подразделения. Со свойственным немцам романтизмом он ожидал, что теперь, когда война закончилась, можно приступать напрямую к мирной жизни. Но его ожидал жестокий шок. Конец Второй мировой войны никак не был похож на конец романа XIX века, где бывшие противники благородно поздравляют друг друга, «возвращают мечи в ножны», сетуя на судьбу, и расходятся по своим делам. Жестокая реальность первого мирного лета оказалась совсем другой. Пора было платить цену поражения.

Тем летом впервые прозвучали такие названия, как Бельзен и Бухенвальд. Газеты пестрели фотографиями таких немцев, как Ильзе Кох или Йозеф Крамер. Рассказывали об абажурах из человеческой кожи, о мыле из человеческого жира, о садистских оргиях, в ходе которых жертвы умирали, удовлетворяя извращенные сексуальные желания своих хозяев. В заголовках стали все чаще появляться цифры — убито миллион поляков, шесть миллионов евреев, возможно, двадцать миллионов русских.

Победители хотели отмщения. Виновные должны быть наказаны. В Соединенных Штатах к войне решили применить законы, регулирующие наказание за убийство. Каждая война — это убийства. Если противник развязал войну, значит, он убийца, и я могу его за это наказать. В этой стране была совершена попытка сделать невозможное — создать юридическую базу для войны и применить к ней правила гражданского мирного времени.

Но немцев все же оставалось восемьдесят миллионов. Считать ли их всех виновными? Как определить, кто преступник? По мнению победителей, олицетворением преступника был эсэсовец. Он носил черную форму и высокие сапоги с блестящим голенищем. Лицо его было скрыто козырьком щегольской фуражки, на которой под безупречным углом располагался серебряный значок «Мертвой головы», а еще у него были холодные жестокие глаза и дуэльные шрамы на лице. Это был зверь-убийца.

Для среднего человека с улицы в странах, воевавших с немцами, эсэсовец стал общепринятым символом той жестокой власти, которая подмяла под себя всю Европу. Никто не пытался даже разобраться, что за эсэсовец перед ним — сорокалетний доктор, вступивший в партию с самого начала и занимавшийся садизмом в лагерях глубоко в тылу, или семнадцатилетний новобранец, которого наскоро призвали в войска СС для участия в какой-нибудь обреченной последней, битве. Победители жаждали мести, и самой очевидной мишенью для этой мести были эсэсовцы.

К началу декабря 1945 года было опрошено уже одиннадцать сотен солдат «Лейбштандарта», и количество тех, кого еще предстояло подвергнуть перекрестным допросам, сократилось до четырех сотен. Их-то и свозили в первую неделю декабря изо всех лагерей в Швебишхалль. Подготовка к суду в Мальмеди близилась к концу.

Первого из солдат ввели в комнату. Сняли колпак с головы. Жмурясь от внезапно засверкавшего в лицо света, он попытался сфокусировать взгляд на допрашивающих. Стол, за которым они сидели, был задрапирован черным сукном, и в центре его, как символ и предостережение, отчетливо виднелось распятие. Внезапно луч света соскользнул с лица арестованного, который, проследовав взглядом за лучом, увидел свисавшую с потолка петлю. Тень от петли на голой цементной стене покачивалась от легкого ветерка — дверь открылась, и в комнату вошел «священник». Спрятав руки в карманы длинной черной робы, опустив взгляд в подобающем смирении, священник, таковым не являющийся, занял свое место за столом. Теперь все было готово для начала допроса, который вели неутомимый первый лейтенант Перл и господин Тон, начинавший всегда на новоприобретенном английском, но после первых нескольких вопросов переходивший на родной немецкий.

Капрал Хайнц Фридрихс впервые увидел двух самых известных членов комиссии по военным преступлениям, которые занимались делом Мальмеди, в феврале 1946 года. Когда с его головы сняли колпак и в глаза ударил свет, он услышал замечание, от которого мурашки побежали по коже:

— Итак, вы — Фридрихс. Долго же мы вас ждали.

Поприветствовав молодого эсэсовца таким образом, лейтенант сделал паузу, дожидаясь, пока его слова произведут должное впечатление, и продолжил:

— Можете говорить что угодно, мы-то знаем, что вы убивали людей направо и налево!

Не успел Фридрихс возразить, как вошли еще двое американцев. На одном из них была американская армейская форма, на втором — нашивка гражданского сотрудника. Это были лейтенант Перл и господин Тон. Капралу предъявили обвинение в соучастии в убийстве безоружных американских пленных на перекрестке в Бонье. Фридрихс попытался отпираться, но, как он сам расскажет под присягой два года спустя, его ударили по лицу, потом — по животу. Но он продолжал настаивать на своей невиновности:

— Я не убивал пленных. Если бы я участвовал в этом, я бы считал своим долгом понести наказание.

Перл сменил тему:

— Хорошо, давайте перейдем к следующему, — и выдвинул Фридрихсу обвинение в убийстве двух американцев под Стумоном.

И снова немец стал отрицать свою виновность, и снова, по его позднейшему свидетельству, его избили, причем Перл кричал при этом:

— Будешь покрывать своих офицеров — будешь висеть вместе с ними! А если все расскажешь — будешь через пару месяцев дома с родителями!

Фридрихс упрямо продолжал отстаивать свою невиновность, так что Перл сменил тактику.

— Американской демократии, — начал он, — нет смысла убивать молодого парня вроде тебя; но если будешь продолжать настаивать, то мы поставим тебя перед трибуналом и в течение двадцати четырех часов тебя вздернут!