Франция в эпоху позднего средневековья - Юрий Малинин Страница 47

Ф. де Коммин говорит о необходимости предварительного совета знати и дворянства по поводу войны, поскольку это непосредственно касается интересов воинского сословия. Королям следует учитывать «мнения и желания тех, кого должны бы созывать на совет, прежде чем начинать войну; ведь это люди, которые отдают себя, свою жизнь и имущество и поэтому должны быть обо всем осведомлены еще до того, как начинается война». Своеволию короля в этом вопросе не может служить оправданием неожиданность военного нападения: «Ведь когда приходится обороняться, то издалека видно, как сгущаются тучи, особенно если они идут из-за рубежа… И не может такое случиться столь неожиданно, чтобы нельзя было бы созвать нескольких важных особ» (на совет).

П. Шуане также пишет, что государь должен начинать войну «по всеобщему согласию королевства, ибо когда война ведется по единодушному решению, она приносит победу… Если невозможно избежать войны, государь непременно должен собрать совет мудрых людей и изложить им дело».

Особенно больным для общественного мнения был вопрос о постоянной наемной армии, на содержание которой штатами 1439 г. был вотирован прямой налог (талья), с тех пор взимавшийся королевской властью без вотума сословий. Талья введена была на время войны с Англией, и когда война закончилась, то налог и армия были сохранены, что вызвало возмущение всех, кто придерживался традиционных взглядов на права короля. Возмущение подогревалось, разумеется, усиливавшимся, особенно при Людовике XI, налоговым гнетом.

При Карле VII против этих новшеств выступал Ж. Жювенель дез Юрсен: «Помимо обычной и экстраординарной помощи введен еще этот новый, невиданный и очень опасный налог — талья, на содержание кавалерии, причем без согласия трех сословий». Обращаясь к королю, он откровенно говорил: «Ваши предшественники имели обычай, когда дело касалось войны, собирать штаты, где излагали трудности в связи с сопротивлением врагу и просили, чтобы им посоветовали, как выдержать войну, и оказали помощь». Войско дозволительно содержать на оказанную помощь во время войны, но если война кончилась, «следует ли продолжать содержание армии?», спрашивает он и отвечает: «очевидно, нет, поскольку войны вы больше не ведете».

Очень четко эти представления о праве короля на армию изложены в речи Ж. Масслена на штатах 1484 г., где третье сословие попыталось добиться упразднения тальи и роспуска постоянной армии. Имея в виду эту последнюю, он говорил: «Ведь не в этих людях состоит главная сила страны и не от них зависит ее спасение, но в любви подданных и мудром совете. Бесполезно оружие, когда в доме нет совета, и не может король чувствовать себя в безопасности, если он внушает страх, а не любовь. Справедливо говорят, что обзаводятся наемниками тираны, дабы сеять страх среди подданных и без удержу отправлять власть». Обращаясь к королю Карлу VIII, он продолжал: «Если дело дойдет до войны с врагом, то разве нет у вас дворянства и верного народа, полных силы и доброй воли? Мы полагаем, что безмерное увеличение числа наемных солдат разоряет нацию, и от этого власть короля менее сильна и устойчива. Так давайте же стремиться к любви подданных, чтобы ради своей защиты и защиты королевства они с храбростью брались за оружие».

Какая-либо постоянная армия была вообще несовместима с системой традиционных политических понятий. В соответствии с феодальным правом «совета, и помощи» король, как и всякий сеньор, мог пользоваться лишь услугами ополчения по случаю войны, собрать которое и получить деньги на его содержание, если война затяжная, он имел право, когда она признана справедливой и одобрена вассалами и представителями сословий. Феодально-правовая основа этих представлений несомненна, но в общественной мысли она далеко не всегда ясно проявляется, оставаясь в тени нравственных положений, с помощью которых чаще всего и обосновывали право короля на войско (как это делает Ж. Масслен). Поэтому, собственно, правовые нормы в сознании людей были весьма неопределенны.

Именно в связи с постоянной армией, особенно иностранными наемниками, чаще всего в политической литературе всплывало понятие тирании как правления, попирающего справедливость и права подданных. В XV в. наиболее гневным обличителем тирании был Т. Базен. Преследовавшийся Людовиком XI за связь с лигой Общественного блага и вынужденный в конце концов бежать из владений короля, он в своих сочинениях с необычайным пафосом разоблачал тиранические приемы управления этого короля. Ход его мысли при этом вполне традиционен. «Я признаю, что армия иногда необходима для государства», — пишет он и подчеркивает, что создавать ее стоит в случае крайней необходимости, формируя «из граждан государства, которые должны держать дома всегда готовое военное снаряжение». По его мысли, «Франция с незапамятных времен содержала удивительно мощную постоянную обычную армию: это дворянство королевства», которое он называет «естественным войском короля».

Созданная же при Карле VII постоянная оплачиваемая армия — противоестественна. «Она существует на радость тиранам, потому что они всегда жаждут власти и, пренебрегая справедливостью, заботятся не о спокойствии подданных и какой-либо их пользе, а набираются сил и духа, чтобы задавить их тяжкой кабалой налогов и страхом».

При том, что право, «свое право», толковалось как основа свободы каждого человека, попрание справедливости означало уничтожение свободы, свободы всех жителей страны, а значит и самой Франции. «Королевство Франция, некогда благородное и свободное, под предлогом необходимости содержания этой наемной армии брошено в пропасть рабства податями и налогами, так что нынче все жители публично объявлены подлежащими взысканию с них тальи по воле короля… которая взимается самым бесчеловечным образом, и никто не осмеливается ни слова сказать, ни голос возвысить. В глазах прислужников тирании сомнения в этом праве короля страшнее сомнений в истинах веры, и кто так или иначе выскажется против, будет обвинен в оскорблении величества и немедленно наказан», — писал тот же Базен.

Допускалась ли возможность неповиновения или сопротивления тирану? Несомненно, поскольку такая возможность логично вытекала из системы этико-политических представлений. Право сопротивляться несправедливости, силой требовать восстановления «доброго права и добрых обычаев», двигало всеми антиправительственными выступлениями этой эпохи, от лиг 1314–1315 гг., потребовавших после смерти Филиппа Красивого восстановления старых феодальных обычаев, до лиги Общественного блага при Людовике XI. Другое дело, что вину могли возлагать не лично на короля, а на его дурных советников, но в любом случае речь всегда шла о противодействии чьим-либо тираническим действиям и восстановлении справедливости.

Как говорил Т. Базен, оправдывая лигу Общественного блага, «разве не могут главные и старшие люди королевства, когда государство разорено и опустошено, ради общественного опасения объединиться воедино и заставить дурного правителя, чтобы после стольких зол он управлял законным порядком, в соответствии с божественными и человеческими законами, похвальными обычаями, пользуясь советом могущественных и мудрых людей?»

Представление о том, что тирана можно даже убить, развернутое и обоснованное в известной публичной речи теолога Жана Пти, с которой он выступил в Париже в 1408 г., оправдывая убийство герцога Людовика Орлеанского и снимая вину за это с герцога Жана Бесстрашного, было для общественной мысли Франции не характерно. Но убеждение в законности неповиновения тирану, принуждения его к справедливости разделяли, несомненно, очень многие представители дворянства. В XV в., однако, набрала силу точка зрения, что государю как помазаннику божьему нельзя отказывать в повиновении ни в коем случае, а тем более сопротивляться его власти. Основанием ей служили слова апостола Павла: «Противящийся власти, противится Божьему установлению» (Рим. 13, 2).