Мазепа - Татьяна Таирова-Яковлева Страница 47

Надо заметить, что русские вельможи очень неплохо ориентировались в старшинских дрязгах и с удовольствием их разжигали. Когда в 1696 году Мокиевский вместе с гадячским полковником прибыл в Москву, между ними разгорелось словесное пререкание. Гадячский полковник Михайло Борокович отдал в Посольском приказе инструкцию от Мазепы и заявил: что нам тут еще говорить, мужикам? Мокиевский сразу возразил: может, ты и мужик, а я казак. Тот в ответ: ты шляхтич, а не казак. — А ты новокрещеный еврейский сын. Присутствовавший при этой перепалке Лев Кириллович Нарышкин моментально использовал ситуацию и осведомился у Мокиевского, почему к нему немилостив пан гетман, и написал первым в инструкции не его, а Бороковича. Мы, мол, всегда слышали про твою рыцарскую отвагу и службу, и у нас ты всегда первый в статьях. Нарышкину вторил и Украинцев — потому-де Мокиевского не написали первым, что он родственник гетману. Лев Кириллович снова, с иезуитской хитростью: а почему ты не взял маетности, которые тебе давали в Москве? Мокиевский стойко отвечал, что без ведома вельможного пана гетмана он ничего брать не смеет. Да и без этих маетностей он у пана гетмана, своего добродетеля, может получить все, что хочет, — и коней, и деньги, и сукно. Нарышкин в ответ: слышали мы, что ты какой-то чудесный панцирь взял у пана гетмана. Он просил, чтобы ты вернул, да так и не допросился. — И, превратя все в шутку, ударил Мокиевского по плечу, говоря со смехом: других перебили, поломали ^[377], а ты такой вор, что тебе пан гетман ничего не сделал, даже про панцирь не посмел говорить.

Раздоры среди старшины в некоторых случаях были на руку Мазепе, так как они не позволяли им объединиться в единую сильную оппозицию его власти. С другой стороны, политика Москвы по науськиванию их друг на друга не могла его не беспокоить. При каждом удобном и неудобном случае в Посольском приказе задавали посланцам всевозможные вопросы, а гарантировать, что все посланцы полностью лояльны гетману и не скажут в пьяном виде лишнего, было невозможно. Помимо всего прочего, на Москве царствовали взятки. Украинцев без зазрения совести говорил Мокиевскому, что Михайло Гадяцкий обещал им много денег за булаву (видимо, поэтому-то Мазепе и стоило столько усилий расправиться с этим своим оппонентом). Иван Степанович это хорошо знал и во время своих многочисленных поездок (и даже без них) не забывал задаривать влиятельных персон петровского окружения. Его финансовые возможности это уже позволяли.

В историографии существует много спекуляций на тему отношения Мазепы к России и русским. Описания нравов московского двора этого периода дают весьма неприглядную картину. Знаменитый петровский генерал Гордон оставил яркие воспоминания о русских чиновниках. В частности, он писал, что в достижении почестей или повышения в чине «более пригодны добрые посредники и посредницы, либо деньги и взятки, нежели личные заслуги и достоинства… люди угрюмы, алчны, скаредны, вероломны, лживы, высокомерны и деспотичны — когда имеют власть, под властью же — смиренны и даже раболепны, неряшливы и подлы, однако при этом кичливы и мнят себя выше всех прочих народов» ^[378]. Последнее замечание особенно важно для понимания событий периода Северной войны, всех тех конфликтов, которые будут постоянно происходить между казаками и русскими офицерами. Следует обратить внимание, что эти слова принадлежат генералу, верно служившему Петру и ставшему одним из главных творцов новой российской армии.

Вполне вероятно, что схожие чувства мог испытывать в Москве и Мазепа — воспитанный, как и Гордон, на западных идеалах и ценностях. Но чувства — это одно, а долг политического или государственного деятеля — это совершенно иное. И мы будем наблюдать, как Иван Степанович всеми способами старался наладить дружественные отношения с Меншиковым, которого презирал и ненавидел, не брезгуя ни подкупом, ни лестью.

Окончание войны в Крыму, Константинопольский мир меняют статус Мазепы в Российской империи. Ему еще больше, чем раньше, верят, его еще больше, чем раньше, ценят. Поездка в Москву зимой 1700 года превращается в настоящий триумф.

7 января Федор Головин написал гетману, чтобы он приехал в Москву в сопровождении трех человек из генеральной старшины или полковников ^[379]. Связано это было с тем, что в предыдущий раз Мазепа приехал в российскую столицу в сопровождении 551 человека (!), что вызвало большие проблемы в снабжении их всем необходимым. Поэтому на этот раз гетман взял только троих — зато самых близких ему людей, с которыми он хотел разделить торжество, — генерального есаула Ивана Ломиковского, бунчукового товарища Ивана Скоропадского и своего племянника нежинского полковника Ивана Обидовского. Для их встречи приготовили 350 подвод ^[380].

Мазепа прибыл в столицу 22 января. 8 февраля Петр лично возложил на него только что учрежденный орден Святого Андрея Первозванного — высшую награду в России. В указе говорилось: «…за многие его в воинских трудах знатные и усерднорадетельные верные службы… против Его Великого Государя неприятелей Салтана Сурскаго и Хана Крымскаго чрез тринадцать лет…» ^[381] Гетман стал вторым кавалером этого ордена, сразу после канцлера Головина. Сам царь и Ментиков получат его несколькими годами позже. Мазепе вручили и многочисленные дорогие подарки — в частности, венгерский золотой кафтан с алмазными запонками, подбитый соболями (старшине достались серебряные кубки и дорогие материи) ^[382]. Но более ценным было для него получение в управление Новобогородицкой крепости, позволявшее ему теперь лично контролировать запорожцев.

«Кавалер славного чина святого апостола Андрея», как теперь официально должны были величать Мазепу согласно царскому указу, становился недосягаемым и неодолимым для врагов. Не случайно, что практически сразу после возвращения Мазепы из Москвы, на традиционном пасхальном съезде старшины, Василий Кочубей объявил, что слагает с себя звание генерального писаря, благодаря которому он долгие годы был вторым в Гетманщине человеком. Дело происходило в резиденции Мазепы в Гончаривке, в столовой, во время пира ^[383]. Объясняя свое решение, Кочубей довольствовался краткой речью, в которой сказал, что долгие годы служил верой и правдой, повредил на этой службе здоровье (прежде всего глаза) и теперь хочет покоя.

Отставка стала полной неожиданностью для полковников и внешне — для гетмана тоже. Старшина начала шумно протестовать против такого решения Кочубея, но тот, не принимая возражений, сразу же уехал к себе домой. Как оказалось, это было его ошибкой. Оставшиеся на обеде у Мазепы полковники продолжали переживать по поводу того, что такой достойный человек лишился уряда. Обеды у Ивана Степановича всегда отличались роскошью и обилием угощения. Расчувствовавшаяся старшина стала думать, как использовать таланты Кочубея. Гетман (видимо, все-таки он благодаря своим осведомителям был готов к такому повороту событий) предложил дать ему звание генерального судьи. Встретив поддержку, он немедленно приказал найти в кладовой символ судейской власти («леску гибановую», оправленную в серебро).