Загубленная жизнь Евы Браун - Анжела Ламберт Страница 46

Она часто выходила с фотоаппаратом или кинокамерой и пыталась уговорить Гитлера позировать ей. Она была единственным человеком, кому разрешалось фотографировать его, но получить спонтанные, естественные кадры стоило немалого труда. Он хотел, чтобы его снимали ненавязчиво, как будто он об этом не знает, но когда светило солнце, он надвигал шляпу на глаза и нипочем не соглашался снять ее, потому что яркий свет его ослеплял. Или надевал солнечные очки. Но Ева вкладывала столько терпения и мастерства в свою страсть к фотографии, что ей часто удавались хорошие снимки, вопреки его сопротивлению… лучше: даже, чем у ее прежнего начальника и учителя Генриха Гофмана.

Иной раз на фотографиях, снятых другими людьми, Ева, смеясь, упрашивает его, и порой он ненадолго поддается. Но все равно только несколько фотографий изображают их вдвоем. Они воспроизводились в бессчетном количестве, создавая ложное впечатление их открытой близости на публике. На самом же деле от соблюдаемой им дистанции и его поведения с ней веяло подчас оскорбительной холодностью. На террасе Бергхофа — которая была и ее территорией тоже — он проявляет преувеличенную почтительность к Еве, одетой в полудетский костюмчик «дирндль». Ее руки сложены за спиной, как у послушной маленькой девочки, щиколотки нервно скрещены. По их позам никто бы не догадался, что они любовники. Первые шесть лет их отношений она жила под пятой Гитлера — бесконечно податливая семнадцатилетняя барышня.

Если на какой фотографии они и оказывались вместе, то на ней ставился штамп НЕ ДЛЯ ПУБЛИКАЦИИ — запрет, который ни одна немецкая газета не осмелилась бы нарушить. Ева не только не была знаменитостью — ее имени просто не существовало. За пределами Бергхофа ее практически никто не узнавал. Продавцам и посетителям магазинов в Берхтесгадене или в Мюнхене она казалась просто еще одной хорошенькой девушкой, разве что одетой лучше других. Ее работодатель и ее любовник совместными усилиями позаботились о том, чтобы сделать ее безликой, скрыть ее существование от внешнего мира.

Но с тех пор, как Еве исполнилось двадцать, не проходило и недели, чтобы она не сфотографировалась. Малейшее увеличение ее плоского живота было бы тут же замечено и подхвачено сплетнями. Я рассматривала ее через увеличительное стекло, особенно те снимки, где она в купальнике, с начала тридцатых по 1942 год, когда она регулярно спала с Гитлером, и не обнаружила никаких признаков беременности. Отсутствие каких-либо изменений в ее фигуре не является доказательством, но позволяет с достаточной степенью уверенности сбросить со счетов фантастические истории о ребенке, появляющемся через много лет после войны.

Постепенно вырисовываются dramatis personae ^[18] оживлявшие монотонную рутину ее жизни. Гретль, конечно (она очень похожа на Еву, и часто подписи под их фотографиями перепутаны, но у Гретль были темные волосы — она никогда их не осветляла — и более круглые глаза), их мать Фанни (острый подбородок, собранные в высокую прическу волосы, орлиный нос) и отец Фритц: странно видеть его в Бергхофе, он ведь категорически не одобрял связь Гитлера с его дочерью. Полный молодой человек с круглым лицом и блестящими от бриолина темными волосами — сын Гофмана Хайни. Он появляется на многих фотографиях, а один его портрет даже надписан «Gretl, von Dein… [неразборчиво] 13.8 Grüss und Küss, Heini» («Гретль, от твоего… Люблю, целую, Хайни»), Быть может, мимолетный роман? Гретль, очень хорошенькая, с отличной фигурой, была немного простовата, но ужасная кокетка. Хайни наверняка был не единственным ее поклонником. Весной 1943 года она и Мартин Борман, похоже, испытывали взаимное влечение, но неизвестно, вышло ли у них что-нибудь. Маловероятно. Ева встала бы насмерть, чтобы не допустить этого, а Борман мог опасаться реакции Гитлера. Но Анна Плайм, горничная Евы, отчетливо помнит, как они, подвыпив, танцевали на вечеринке, сплетясь в объятиях. Надо отметить, что Евы там не было.

Часто видна на фотографиях коренастая фигура Мартина Бормана. Бдительным стражем он маячит на заднем плане всякий раз, когда Гитлер находится в резиденции. Высокий, аристократичный Альберт Шпеер редко приезжал в гости, и в альбоме Евы очень мало его снимков, хотя позже он стал одним из немногих людей в Бергхофе, кому она симпатизировала и доверяла. Шпеер со своей семьей занимал сравнительно скромный дом на окраине Оберзальцберга, однако, испытывая неприязнь к заискивающей перед Гитлером толпе, брезгливо держался в стороне от подхалимов и нахлебников. На фотографиях с Гитлером он никогда не ухмыляется, не пригибается, не извивается подобострастно. По их жестам и выражению лиц видно, что они общаются на равных…

Один раз в самом углу можно разглядеть Йозефа Геббельса, косолапого, тощего, похожего на ящерицу человечка, — министра пропаганды и неуемного распутника. Его жена Магда редко позирует, разве что в роли образцовой немецкой матери со своим выводком безупречно одетых белокурых детишек — девочки с туго заплетенными косичками, мальчики аккуратно причесаны, — играющих под присмотром нянь в униформе. Примерно каждая шестая фотография Евы снята на веранде. Кроме того, она начала делать цветные снимки: подстилки и подушки шезлонгов в синюю полоску живописно контрастируют с красными зонтами, защищавшими компанию от летнего солнца. На заднем плане всегда накрыты столы — чай, кофе, пирожные. Стройные светловолосые адъютанты вручают срочные бумаги, депеши, телеграммы, зовут кого-то к телефону, бесшумно скользя туда и обратно, лицедеи в изощренной социальной комедии, постоянно напоминающие о близости верховной власти.