Язычники крещеной Руси. Повести черных лет - Лев Прозоров Страница 43

Карл Маркс — без ссылки на "единственно верные" труды которого в недавние времена не полагалось не то что об истории рассуждать, но и о лесоводческом хозяйстве или приготовлении вкусной и здоровой пищи — выдал следующую оценку "Слова о полку…": "Вся песнь носит героически-христианский [44]характер".

Один из "идолов" отечественной интеллигенции недавних лет, академик Дмитрий Сергеевич Лихачёв, неоднократно повторял в самых разных статьях и трудах: "конечно, христианин". Вот именно так — "конечно", и точка.

Можно долго перечислять столь же авторитетные имена, растянув их список на десяток-другой страниц. А можно просто посмотреть на иллюстрации к "Слову…" Д. Бисти, И. Глазунова, В. Носкова, Г. Поплавского и многих, многих других. В этих иллюстрациях на "стягах Игоревых" неизменно плещется лик Христа — Христа, ни разу не упомянутого в поэме, появившегося на русских, знамёнах не ранее XIV века.

Но как же тогда объяснить упоминания в "Слове…" языческих Богов? Многие авторы — среди них и замечательный писатель Валентин Иванов, автор замечательной трилогии "Русь изначальная", "Повести древних лет", "Русь великая" — писали, что здесь, мол, всё просто — вот ведь и поэты XVIII-XIX веков сплошь и рядом поминали в своих виршах "Зевеса", "Ветреную Гебу", "Лучезарного Аполлона", притом не являясь язычниками. Это-де всего-навсего художественный образ, только и всего.

Согласиться с таким объяснением невозможно. Да, конечно, поэты века Просвещения не верили в Олимпийских Богов — однако они не верили и в Христа!

Именно атеизм давал им свободу равнодушно играть именами Богов, чей культ угас за тысячу с лишним лет до их рождения. На Руси XII столетия ситуация была иная, да и про существование в нашей стране атеистов в тот век нет сведений.

Во всяком случае автор "Слова…" не вольнодумец: знамения и приметы, пророчащие неудачу Игореву походу, сбываются, пренебрегший ими князь наказан, молитва Ярославны — исполнена.

Быть может, это один из "двоеверно живущих" христиан, не сумевших расстаться с привычными оборотами речи?

Писатель В. Чивилихин, много лет посвятивший изучению великой русской поэмы, справедливо отмечает: "В таком случае его христианские верования проявлялись бы заметнее. В самом деле, пожалуй, при изучении "Слова…" очень полезно обращать внимание не только на то, что в нём есть, но и на то, чего в нем нет.

А нет в "Слове…" упоминаний Христа — ни единого! — креста и православной веры. Упоминается Бог — но как? Если не считать составной части в именах Даждьбога и Стрибога, он упоминается только дважды.

Первый — в речах волхва и оборотня Бояна, Велесова внука, обращённых к полоцкому оборотню, князю Всеславу Чародею. Очень сомнительно, что между этими персонажами мог упоминаться христианский триединый господь.

В другом случае — "Игореви князю Богь путь кажетъ изъ земли Половецкой на землю Рускую". Тут вроде бы всё в порядке… вот только этот Бог помогает Игорю сразу после молитвы его жены (знаменитый "плач Ярославны"), обращённой к… Солнцу, Ветру и Днепру Словутичу [45]. Какой Бог исполняет языческую молитву? Очевидно, не Христос.

Нет в "Слове…" таких основополагающих для христиан понятий, как страх божий, грех и покаяние, гордыня и смирение, спасение души. Душу "изроняют" из тела, умирая, её сравнивают с жемчужиной, у оборотня Всеслава "въща душа в дързе теле" (это иногда понимают как способность "вещей", колдовской души князя-колдуна вселяться в "другое" тело — очевидно, тех самых волков и "лютых зверей"), но нигде ни слова о спасении души. Церкви упоминаются — но только как географические ориентиры. Всеслав в Киеве слышит звон колоколов полоцкой Софии, Игорь, поднимаясь по Боричеву взводу к терему великого киевского князя, едет "къ святей богородици Пирогощей".

Однако в церквях герои "Слова…" никогда не молятся — как вообще не обращаются к христианскому богу. "Отдельные христианские признаки низведены на роль скромных топографических ориентиров" (Б.А. Рыбаков).

Даже истовый сторонник христианства автора "Слова…", Дмитрий Сергеевич Лихачёв, был вынужден признавать: "Меньше всего в "Слове…" той христианской символики, которая стала типичной для церковноучительной литературы. Здесь, конечно, сказался светский характер произведения".

Увы, почтенный академик лукавил. Обратимся для сравнения к двум произведениям русской литературы XII века — "Поучение детям" Владимира Мономаха и "Моление" Даниила Заточника. Оба произведения заведомо светские — "Поучение" писал князь для своих сыновей-князей, "Моление" написано бывшим холопом и адресовано князю.

Даниил к тому же и не старается прикинуться почтительным к христианскому духовенству: "Ангельский на себе имея образ, а блудной нрав; святительский имея на себе сан, а обычаем похабен".

А теперь откроем "Поучение". "Аз, худый… во крещеньи Василий… помыслих в души своей и похвалих бога, иже мя сих днев грешнаго допровади… Бога деля и души своея, страх божий имейте… Не могу вы я ити, ни креста преступити… взем Псалтырю в печали, разогнух ся и то ми ся вынял: "векую печалуешься, душа моя?".

Это всё — в первых же строках. А вот какие выражения подбирает для своих мыслей — на сей раз уже не о духовенстве, а о своей собственной жизни — вольнодумный Заточник: "Въстани, слава моя, въстани в псалтыри и в гуслех… и разбих зле, аки древняя младенца о камень… Аз бо есмь, аки она смоковница проклятая… И рассыпася живот мой, аки ханаонскый царь буестию, и покры мя нищета, аки Чермное море фараона".

Хватит, пожалуй, — и тут остановимся на первой странице. Он и церковников-то бичует библейскими выражениями — иноки возвращаются "на мирское житие, аки пес на своея блевотины", корыстные иереи — "аки псы ласкосердыи".

На фоне этого парада крестов, молитв, покаяний, божбы и цитат из Библии "Слово о полку Игореве" смотрится чем-то очевидно чужеродным. Нечего и говорить, что ни в "Поучении", ни в "Молении" ни разу не упоминаются ни трижды поименованный в "Слове…" Троян, ни — дважды — Даждьбог и Див, ни Обида, Хорс, Велес, Стрибог, Карна с Желей.

Ссылки на "фольклорность" "Слова…" тут не помогут — "Моление" Даниила Заточника перенасыщено присловьями и поговорками — тем самым "фольклором", и даже "Поучение" не совсем ему чуждо.

Да и трудно поверить, чтоб неведомый автор "Слова…", называвший "братие" князей Рюрикова дома и запросто называвший их жён по отчествам (мы как-то забываем, что "Глебовна" и романтичное "Ярославна" в те времена звучало столь же по-домашнему, как сегодня — Петровна, Егоровна), был ближе к "фольклору", чем бывший холоп Заточник.