Язычники крещеной Руси. Повести черных лет - Лев Прозоров Страница 42

Буй да Кадуй, ковыль да крыло,

Солнцем к ладони, ветром из глаз

В расколотом Небе не хватятся нас

Буй да Кадуй, ковыль да крыло…

Д. Фангорн "Буй да Кадуй"

"Не видя" друг друга — пат религиозной войны. Кирилл Туровский. "Слово о полку Игореве" — языческий шедевр. Обмолвки летописей. "Свои поганые" и "Турова божница". "Пургасова русь" и "чернь ростовская". Бродники и святилища "Чертова леса". Археология — идолы и капища крещёной Руси. "Языческий ренессанс" и его причины. Двоеверцы

К концу XI — началу XII века в смертельной войне древней, Русской Веры с чужеземной религией наступило нечто вроде пата. Во-первых, города оказались прочно захвачены приверженцами заморского бога (за немногими исключениями вроде Мурома, которым, впрочем, предстояло вскоре разделить общую участь).

Как я уже говорил, потеря городов (и крупнейших святилищ, соответственно) имела для язычников не только стратегическое, но и важнейшее идеологическое значение. Волхвы, как каста, были обезглавлены, а кое-где — практически истреблены.

Активные выступления против новой веры стало, собственно, некому возглавлять. Во-вторых, с другой стороны, княжеская власть, рассьпавшись на враждующие кланы (Всеславичи, Мономашичи, Ольговичи и пр.), была уже не в состоянии оказывать церкви надлежащую силовую поддержку в её крестовом походе против русского язычества.

Да и желания, собственно говоря, не испытывала — крещёная военная знать, истребив конкурентов-волхвов, мигом потеряла интерес к насаждению "истинной" веры и со всей энергией предалась взаимоистреблению на бесконечных "нежатиных нивах" княжьих усобиц.

Именно к этому времени относятся самые первые "Поучения" против язычества — лишившись княжьих огня и меча, церковь оказалась вынуждена обратиться к слову, к проповеди, к убеждению. И дело как-то сразу застопорилось.

Не зря, очевидно, знаменитый мафиозо, дон Аль Капоне, говорил спустя восемь столетий, что добрым словом и томмиганом можно сделать гораздо больше, чем просто добрым словом.

Язычники были бессильны отнять у христиан свои древние культовые центры-города. Христиане были бессильны обратить или истребить остаток язычников в городах — не говоря уж про сельскую округу, толком не тронутую даже проповедью христианской.

Приходилось учиться жить рядом со своими вчерашними смертельными врагами. Как наши Предки выходили из этой более чем непростой ситуации?

Надо сказать, что они нашли очень любопытный способ решения вопроса. Они попросту словно бы перестали замечать друг друга. До нас дошло два памятника XII века, в которых этот подход отразился с особенной силой.

Уже известный нам своими сочинениями против ариан церковный писатель и мыслитель Кирилл Туровский в своих сочинениях подчёркивал: русичи стали истинными христианами, с язычеством покончено, "уже не нарекутся Богом стихии, ни солнце, ни огонь, ни источницы, ни древа".

Уже, пишет он, не "заколаем идолам друг друга", не вкушаем жертвенной крови, губя душу, — но спасаемся, причащаясь крови Христовой. Если верить Кириллу, XII век — век окончательного торжества христианства на Руси. Вот только и письменных, и тем паче археологических источников, говорящих прямо противоположное, более чем достаточно.

И почитали "стихии", молясь Солнцу, Огню Сварожичу, принося жертвы у родников и деревьев, и даже человеческие жертвы приносили — как ни парадоксально, ещё чаще, чем во времена безраздельного господства древней Веры.

Впрочем, ничего тут удивительного нет — в годы, когда привычный людям древней Веры мир погибал, древние святилища были разрушены — естественно было обратиться к самым сильным и страшным средствам, о которых не вспоминали в годы сравнительного благоденствия.

А теперь поговорим об одном из величайших памятников нашей литературы. О самом, без преувеличения, знаменитом её памятнике. Не все знают о "Повести временных лет" или "Русской Правде", не говоря уж о, скажем, "Молении Даниила Заточника" или "Сказании о погибели земли Русской".

Но вряд ли есть русский человек, который ни разу не слышал о "Слове о полку Игореве", о "плаче Ярославны".

"Слово…" не одной знаменитостью своей уникально. Пушкин, родившийся почти в то же время, как открыли рукопись "Слова…", сравнил его с памятником, одиноко стоящим посреди равнины. И помимо прочего, ни один памятник не задал исследователям столько вопросов, многие из которых до сих пор ждут ответа.

Миновало почти два столетия со времён Пушкина — а загадок не то, что не убыло, их скорее прибавилось. Кто такой Див и что такое шереширы, стрикусы? Что означает "харалужный" меч? "Полозие" — змеи-полозы или птицы-поползни?

Кто такие "были, могуты, татраны, шельбиры, топчаки, ревуги, ольберы", которых поминает в войске черниговского князя певец? Где находилась река Каяла, "Кисаня дебрь", какое отношение к сюжету "Слова…" имеет постоянно упоминающийся город Тъмуторокань?

И так далее, и тому подобное. Одной из загадок "Слова" — увы, немногими замеченной — является вероисповедание автора. Многим — слишком, многим! — казалось, что если уж в его творении описываются события, произошедшие почти двумя веками позже низвержения Перунова кумира в Киеве, то никем иным, нежели христианином, он быть просто не мог.

Высказывались по этому поводу, и доказательствами-то себя особенными не утруждая. Великий русский лингвист и фольклорист Фёдор Иванович Буслаев походя кинул: "Автор "Слова… как христианин…".