Тайна Нереиды - Марианна Алферова Страница 36

При этих словах поэтесса Ариетта вздрогнула.

— Боговдохновенный Кумий прав. Это будет в самом деле забавно, — заметил критик Гней Галликан, двоюродный брат Нормы. — Мне нравятся выступления Бенита. Он умеет бить хлестко и верно.

— Он груб, — сказала Ариетта и покраснела до ушей. — И он безобразен с точки зрения цивилизованного человека.

— Нет ничего на свете привлекательнее безобразия.

— Пошутить неплохо. Но его изберут в сенат на пять лет. Не слишком ли затянется наша шутка? — поинтересовался пожилой оратор, завсегдатай в доме Сервилии. — Я бы предпочел развлечения не столь длительные. Хотя бы потому, что могу не дожить до их окончания.

— Пять лет веселья — это восхитительно, — с жаром воскликнул Кумий. — Я люблю повеселиться всласть.

— Для данной цели нам нужны не писатели, а репортеры, — заметила Вилда. — Причем высокого класса. Такие, как я.

— Нам нужны репортеры в «Акте диурне», а не в «Гладиаторском вестнике», — уточнил Гней Галликан.

— «Гладиаторский вестник» тоже подойдет, — засмеялся Кумий. — Те, кто будет голосовать за Бенита, читают именно «Гладиаторский вестник».

Идея Сервилии Кумия воодушевила. Он был натурой импульсивной, восторженной. Одно слово могло увлечь его в самые фантастические дебри.

— Теперь мы можем все! — разглагольствовал Кумий заплетающимся языком. Неясно было, от чего он захмелел больше — от вина или от открывшихся внезапно перспектив. — Прежде нас опекали гении, сдерживая полет фантазии. Они, как Элий, вечно твердили о нормах, совести, пределах добра и зла. Надоела эта стоическая шелуха! Теперь мы свободны. Мы можем думать все что угодно. Писать что угодно! Мы — истинные первооткрыватели! Мы… — он задохнулся, не в силах обрисовать словами всю грандиозность происходящего.

Воспользовавшись паузой, подал голос драматург Силан, племянник консула, возлежавший возле Юлии Кумской, красный как рак, потому что каждое прикосновение актрисы вызывало у него мгновенную эрекцию, но Юлия не делала никаких намеков на то, что готова удовлетворить желания молодой знаменитости.

Силан называл себя практичным творцом, и сейчас его заявления, в отличие от восторженных возгласов Кумия, тоже были весьма практичны.

— У меня явилась прекрасная мысль. Мы только что закончили репетировать «Касину», где я сделал несколько удачных намеков, улучшив текст Плавта. И теперь я возьмусь за новую пьесу. В центре я поставлю Бенита.

— Он не должен быть смешон, — предупредила Сервилия. — Он должен быть интересен. И умнее, чем на самом деле. Не слишком благороден. Проходимец. Каков и есть. Но проходимец обаятельный.

— Он будет великолепен! — пообещал Силан. — Весь Рим в него тут же влюбится!

— Ты не успеешь поставить пьесу к выборам, — охладил его пыл Галликан.

— Я сочиню ее за три дня. И опубликую…

— Сначала мы устроим читку у меня. Вестники сообщат об этом. Расхвалят. Заинтригуют. О Бените должны говорить постоянно. Все и повсюду.

Юлия Кумекая сокрушенно покачала головой:

— Сегодня мне кажется, что меня пригласили не в дом Сервилии Кар, а в дешевый лупанарий. Она сорвала с головы венок и поднялась.

— Боговдохновенная Юлия, — попытался удержать ее Силан. — К чему искусству добродетель? Она пресна и неинтересна.

— Может, искусству добродетель и ни к чему, но в жизни она очень бы пригодилась! — И Юлия удалилась с гордым видом.

— Не обижайтесь, домна Сервилия, — поспешно забормотал Силан. — Юлия понимает лишь свои шутки.

— Я это заметила, — кивнула хозяйка. — Осушим, друзья, бокалы за начало нового дела. Сегодня Календы — день, сулящий удачу.