Русская литературная усадьба - Владимир Новиков Страница 35

Семейные предания русского дворянства часто начинаются с того, что «первопредок» впоследствии широко раскинувшейся поросли «выехал» из-за границы. Тютчевы считали себя русским ответвлением флорентийского купеческого рода. Но их родословное древо не знает никакого выходца из Италии, отправившегося на Русь в поисках фортуны. Наоборот, первым историческим Тютчевым был человек, которым его многочисленное потомство имеет все основания гордиться. Это Захарий Тютчев (ок. 1350 — ок. 1400 годов), посланный Дмитрием Донским с дипломатической и разведывательной миссией к Мамаю накануне Куликовской битвы.

Тютчевы принадлежали к кашинскому дворянству. Их появлению на Брянщине предшествовал еще один яркий эпизод из родовых исторических анналов. Дед поэта, уроженец Угличского уезда, секунд-майор Николай Андреевич Тютчев, женился на Пелагее Денисовне Панютиной, владевшей подмосковным селом Троицким. Неподалеку было имение Дарьи Ивановны Салтыковой, прославившейся своим беспредельным садизмом. Потомкам она известна как Салтычиха. Воспылав «любовною страстию» к соседу, решительная помещица не скрывала, что она пойдет на все. Не нашедшая ответа любовь легко переходит в ненависть. Дело кончилось тем, что Тютчевы под покровом ночи тайно бежали лесными тропами, обманув соглядатаев, выставленных Салтыковой. Их путь лежал в село Овстуг Брянского уезда Орловской губернии, также принадлежавшее жене отставного майора.

Надо сказать, что сам Николай Андреевич Тютчев отнюдь не был кротким агнцем. На новом местожительстве он прославился своим разгулом, сутки напролет бражничая с соседними помещиками. Во главе «ряженых» дворовых он выходил на торговый тракт из Орла в Смоленск и собирал дань с проезжавших купцов. Впрочем, подобные деяния придавали ему своеобразное обаяние в глазах окружающих; он постоянно избирался предводителем уездного дворянства. Но даже этот, отнюдь не робкого десятка, человек устрашился Салтычихи.

Дед поэта построил в усадьбе помещичий дом. Он, как и принято, стоял на возвышенности, господствуя над крестьянскими избами. Вокруг дома был разбит небольшой парк, уступами спускавшийся к реке Овстуженке, впадавшей неподалеку в Десну. В этом доме 23 ноября 1803 года увидел свет будущий поэт. Его отец Иван Николаевич Тютчев не унаследовал «бурнопламенного» темперамента своего родителя. Наоборот, он был полной противоположностью отцу. Добрый, мягкосердечный, высоконравственный человек — он пользовался всеобщей любовью. Едва дослужившись до чина поручика, он уже в 22 года вышел в отставку и женился на Екатерине Львовне Толстой. Первый биограф поэта И. С. Аксаков характеризует ее как «женщину замечательного ума, сухощавого, нервного сложения, с наклонностью к ипохондрии, с фантазией, развитою до болезненности» ^[102]. По своему психическому складу даровитый сын был гораздо ближе к матери, чем к отцу; но мягкосердечие он с очевидностью унаследовал от отца.

Тютчевы, имея дом в Москве и подмосковную (упомянутое Троицкое), тем не менее, предпочитали проводить лето в Овстуге. Путь от первопрестольной столицы в далекий Брянский уезд был чреват большими трудностями и занимал более десяти дней. По-видимому, решающим аргументом была сентиментальная привязанность родителей поэта к этой отдаленной вотчине, полной семейных воспоминаний.

Помимо Тютчевых землями Овстуга владели еще пятнадцать помещиков. Понятно, что тютчевская усадьба была небольшой. Вернувшийся спустя четыре десятилетия в родные пенаты поэт взглянул на прошлое трезвым взглядом. Он пишет жене 31 августа 1846 года: «Старинный садик, 4 больших липы, хорошо известных в округе, довольно хилая аллея шагов во сто длиною и казавшаяся мне неизмеримой, весь прекрасный мир моего детства, столь населенный и столь многообразный, — все это помещается на участке в несколько квадратных сажен» ^[103]. Но этот крошечный парк представлял для мальчика целую вселенную; здесь впервые еще смутно ощутил он иррациональность бытия человека и природы. Под родительскими липами пробудилась в нем и тяга к словесному творчеству. Дочь поэта Д. Ф. Тютчева сообщает сестре Е. Ф. Тютчевой 20 августа 1855 года: «Мы отправились вместе, папа́ и я, сперва на могилу дедушки, а затем в рощу, с которой у папа́ связано столько детских воспоминаний. Он рассказал мне, что однажды, гуляя с своим дядькой в роще у кладбища, нашел мертвую горлицу в траве; они похоронили ее, а папа́ написал эпитафию в стихах. Ты помнишь ночные фиалки, которые так благоухают по вечерам? Так вот, весной папа́ приходил после заката солнца в рощу и собирал этот душистый чудоцвет в тишине и мраке ночи; это вызывало в нем неясное чувство таинственности и благоговения… Эти рощи, этот сад, эти аллеи были целым миром для папа́ — и миром полным; тут пробудился ум и детское воображение искало в этой действительности свой идеал» ^[104]. Текст эпитафии горлице не известен; но, кто знает, может быть, он был не просто детской данью модному сентиментализму, а впервые в этом стихотворном наброске заговорил «ночной Тютчев»?

Богатым селом Овстуг никогда не был. По данным 1780-х годов в селе пять помещичьих домов и восемьдесят крестьянских дворов. Крепостные (их число было примерно 700–800 человек обоего пола) принадлежали разным владельцам. Все постройки деревянные; дед поэта выстроил в Овстуге первый каменный дом. Он же разбил при своей усадьбе небольшой парк, также единственный в селе. Правда, в Овстуге было две церкви: каменная Преображенская и деревянная Пятницкая.

Дети рано покинули семейное гнездо. Старший сын Николай избрал военное поприще; младший Федор вступил на дипломатическую службу и более двадцати лет безвыездно провел за границей. В Россию он вернулся только в 1844 году. Родители жили по-прежнему зимой в Москве, летом в Овстуге. Отец поэта последние годы жизни посвятил постройке в усадьбе нового дома. Едва был положен последний камень, он неожиданно скончался в этом доме 23 апреля 1846 года. Имущественный раздел и необходимость побывать на могиле отца заставили поэта в августе того же года отправиться в Овстуг.

Поэт пустился в дорогу со смутными чувствами. Он писал жене 20 августа из Москвы: «Не знаю еще, какое впечатление произведут на меня родные места, которые я покинул 27 лет тому назад и о которых так мало сожалел… Боюсь, что буду чувствовать не столько грусть, сколько скуку. Ибо ни одно из живущих во мне воспоминаний не восходит к тому времени, когда я был там в последний раз. Жизнь моя началась позже, и все, что предшествовало этой жизни, мне так же чуждо, как все, что было накануне моего рождения» ^[105].

Путешествие заняло пять дней. Поэт отметил, что «путь был скучен, но не утомителен; дороги и постоялые дворы сносны» ^[106]. Наконец, миновав «исторический, но далеко не великолепный город Брянск», поэт оказался в родных местах. Никакой радости он не испытывал. В следующем письме жене он исповедуется: «Я окружен вещами, которые являются для меня самыми старыми знакомыми в этом мире… Я пишу тебе в кабинете отца — в той самой комнате, где он скончался. Рядом его спальня, в которую он уже больше не войдет. Позади меня стоит угловой диван, — на него он лег, чтобы больше не встать. Стены увешаны старыми, с детства столь знакомыми портретами — они гораздо меньше состарились, нежели я. Перед глазами у меня старая реликвия — дом, в котором мы некогда жили и от которого остался один лишь остов, благоговейно сохраненный отцом, для того, чтобы со временем, по возвращении моем на родину, я мог бы найти хоть малый след, малый обломок нашей былой жизни… И правда, в первые мгновенья по приезде мне очень ярко вспомнился и как бы открылся зачарованный мир детства, так давно распавшийся и сгинувший» ^[107].