Услышь меня, чистый сердцем - Валентина Малявина Страница 35

Почему? А просто так! Оттого, что хорошо было.

Иногда целыми днями в Таллине не унимался дождь, а нам все равно весело было. Олег Даль брал гитару, и мы слушали, как он пел.

Но порою Саша был очень раздражен без видимого повода. И как-то я его спросила:

— Ты влюблен в Люсю Марченко?

— Нет. На площадке — да.

— Может быть, ты сердишься, что на съемки приехал Иван Александрович?

— О чем ты? — вскричал Саша.

Опять какое-то напряжение чувствовалось, как тогда, в «Белых ночах». Тогда оно возникло между Пырьевым, Марченко и Стриженовым, теперь — между Пырьевым, Марченко и Збруевым.

Много позже, уже в Москве, Иван Александрович позвонил мне домой.

— Сегодня у тебя есть свободное время?

Голос его был грустным.

— Да.

— Я заеду за тобой, хорошо? Куда бы ты хотела поехать?

— На Николину гору в березовую рощу, где я снималась у Андрея Тарковского.

— Хорошо. Я сейчас приеду за тобой. Выходи.

Было начало лета, вечер теплый-теплый, мне так захотелось увидеть березы, около которых я была так счастлива.

Мы вошли в зеленую рощу, и у меня голова закружилась. Иван Александрович опирался на красивую трость и с интересом поглядывал на меня.

Я снималась в «Ивановом детстве» осенью, тогда березовая роща была печальной, казалось, что она устала. Теперь она выглядела молодой, одетая в нежные зеленые цвета первой листвы. Стволы высоких берез глянцевые, белые-пребелые с черными густыми мазками. Трава сочная с маленькими сиреневыми и ярко-желтыми цветочками. Птицы поют.

— Я была счастлива здесь.

Иван Александрович остановился, поглядел наверх на кроны берез и в золотое вечернее небо, спросил:

— А что такое счастье?

— Это когда чувствуешь его.

— Поясни.

— Как же объяснить… Не знаю… Но знаю, что счастье — это настоящее. И если чувствовать настоящее по-настоящему, то и счастья окажется много.

Иван Александрович звонко крикнул:

— «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!» — да?

— Да.

— Очень хорошо! — и с интересом спросил: — А ты бываешь совсем-совсем счастлива?

— Бываю.

— Бываешь? Интересно! Когда?

— Не скажу.

Пырьев обиделся на меня, и выражение его лица стало, как у дерзкого мальчишки.

— Не хочешь и не говори.

Даже пошел чуть впереди меня, играя тростью.

А как расскажешь? Связь с Богом — это и есть самое необыкновенное счастье!

Когда мы вернулись к машине, Пырьев сказал шоферу:

— Петя, на «Аэропорт», пожалуйста.

— Вы улетаете?

Он засмеялся.

— Нет, пока не улетаю. Мы поедем к метро «Аэропорт». Хорошо? Я тебе должен рассказать… Мне почему-то захотелось именно тебе рассказать…

Метро «Аэропорт» — это где-то далеко-далеко, так мне показалось. Тогда и в голову не могло прийти, что я много лет проживу в этом месте.

Мы поднялись, кажется, на второй этаж и вошли в необустроенную квартиру. На полу валялись фотографии из фильмов с участием Люси Марченко. Низкая тахта была неприкрыта, около нее валялись бигуди. Отчего-то мне запомнилось одинокое бигуди на полу.

Иван Александрович сказал:

— Это Люсина квартира… Мы с ней поссорились. Теперь уже навсегда. Я не хотел тревожить тебя своим рассказом в березовой роще… Я вернулся из Мексики. Приезжаю и вижу… дверь сломана и не заперта… а на полу… в квартире спит команда спортсменов… Все пьяны…

Я не знала, как успокоить Ивана Александровича, потому что он очень разнервничался, стала нести чепуховину.

— Дверь была не заперта? — спрашиваю.

— Нет.

— Спортсменов было много?

— Целая команда!

— Ну, и зачем же так переживать? Зачем ссориться? Команда отдыхает при открытых дверях!.. По-моему, ничего в этом страшного нет.

Конечно, смешны были мои доводы, но мне очень хотелось облегчить настроение Ивана Александровича.

Я вдруг вспомнила воскресный зимний день, когда Люся Марченко, Аллочка Будницкая, Саша Орлов, Саша Збруев и я были приглашены Иваном Александровичем в Союз кинематографистов на просмотр симпатичного чешского фильма с участием Карела Готта. Аллочка была, как всегда, прелестна. Саша Орлов, ее муж, красив и остроумен, а Люся Марченко в коричневой дубленке и белом кружевном пуховом платке в тот зимний день казалась совершенством, как будто этот день Бог посвятил ей и снег красиво опускался на землю специально для нее. Она светло улыбалась всем, и такое умиротворение исходило от нее, что все мы чувствовали себя очень уютно.

В этот-то день у меня и сместились все понятия о возрасте, о возрастном барьере между влюбленными — то, о чем обычно обожают посудачить обыватели.

Я видела, что Иван Александрович и Люся были счастливы.

А теперь они расстаются и, похоже, навсегда. Отчего так? А?

Иван Александрович вышел зачем-то в кухню и вернулся…

Вдруг пристально посмотрел на меня и сказал:

— Вы с Сашей Збруевым тоже расстанетесь.

— Как расстанемся? Почему?

Иван Александрович ничего не ответил.

Сесть было некуда, и так получилось, что он присел на пол и неожиданно обхватил мои колени.

Я чуть не лишилась чувств. Это было настолько неожиданно, что я онемела, а Иван Александрович, стоя на коленях, говорил и говорил, что нам надо быть вместе. Я тоже опустилась на пол, прижала свою щеку к его щеке и лепетала:

— Ничего, ничего… все пройдет… Вы так говорите оттого, что я чем-то похожа на Люсю… Вы хотите ей отомстить, и только… ничего, ничего, все пройдет…

Так мы и стояли друг перед другом на коленях…

А потом Иван Александрович улыбнулся и заметил:

— Посмотри, какая мизансцена получилась. Мы стоим друг перед другом на коленях. А еще говорят, что у Достоевского все придумано, что ничего подобного не бывает в жизни. Ан нет! Бывает!

Он даже повеселел. Я тоже улыбалась и тихо сказала:

— Я обязательно запомню нас в сегодняшнем дне.

Иван Александрович тяжело вздохнул и подошел к окну.

— Все пройдет, — повторила я.

— Ты думаешь?

— Уверена.

Он не однажды приезжал в Школу-студию МХАТ, разыскивая меня. Но я каждый раз уклонялась от встречи с ним.

«Братьев Карамазовых» Пырьев начал снимать, когда я уже работала в Театре имени Евг. Вахтангова. Меня вызвали в группу и предложили пробы на Катерину Ивановну. Я знала, что Грушеньку будет играть Лионелла Пырьева.