Рапава, Багиров и другие. Антисталинские процессы 1950-х гг. - Николай Смирнов Страница 35

Вообще же не только Дзидзигури, Думбадзе и Жужунава поплатились жизнью, предварительно сами лишив жизни многих и многих невинных людей, достаточно вспомнить, хотя бы, Ягоду, Ежова и других, активно боровшихся с «врагами народа».

Был установлен и такой чисто бытовой факт: в квартиру расстрелянного по постановлению тройки Дзидзигури вселился Кримян. Эта квартира, как пояснил свидетель Арзанов, была хорошо обставлена. Кримян подтвердил это, но заявил, что обстановкой квартиры Дзидзигури завладел ставший в будущем заместителем наркома внутренних дел республики Нибладзе.

Вряд ли имеет особое значение в этом случае, как была разделена квартира расстрелянного. Сам по себе способом решения таким своих жилищных проблем сотрудниками НКВД Грузии, кроме чувства омерзения к ним, ничего другого не вызывает. Зловещий смысл имело обращение Кримяна к работавшему с ним Арзанову с вопросом, не знает ли тот, у кого имеется хорошая квартира. Об этом рассказал в суде Арзанов.

Что же касается Т.И. Лордкипанидзе, то в бытность его народным комиссаром внутренних дел ЗСФСР и Крымской АССР, он не допускал нарушений законности и ничем не способствовал этому.

Он был расстрелян на основании приговора Военной коллегии Верховного Суда СССР от 14 сентября 1937 г., признавшей его виновным в совершении преступлений, предусмотренных ст. ст. 58–1 «а», 58–8 и 58–11 УК Грузинской ССР.

Выездной сессией Военной коллегии Верховного Суда СССР 28 сентября 1937 г. под председательством И.О. Матулевича участником «контрреволюционного заговора, существовавшего в аппарате НКВД ГССР, ставившего своей целью свержение Советской власти» был признан и заместитель начальника экономического отдела НКВД Грузии Сурен Оганесович Газарян. Как и многих других, его жестоко избивали в ходе допросов. Кримян, проводя его очную ставку с Лордкипанидзе, добивался, чтобы последний показал об участии Газаряна в контрреволюционном заговоре. В протоколе очной ставки, который дали ему на подпись, значилось, что Лордкипанидзе завербовал его, Газаряна, в контрреволюционную организацию. На этом протоколе Газарян написал, что его содержание не соответствует тому, о чём говорилось на очной ставке.

Военная коллегия Верховного Суда СССР, заседание которой продолжалось всего несколько минут, приговорила Газаряна на основании ст. ст. 17, 58–8 и 58–11 УК РСФСР к лишению свободы сроком на 10 лет. Газаряну, можно сказать, повезло.

Был арестован, а затем и расстрелян заместитель начальника секретно-политического отдела НКВД Грузинской ССР Осипов. Как заявил в суде Хазан, не было никаких материалов, которые бы давали основание к аресту Осипова, который последовал 19 января 1938 г. В тот же день была арестована и его жена Р.С. Осипова, которая в судебном заседании рассказала, как велось следствие по её делу и по делу мужа.

Она рассказала, что незадолго до ареста она и муж были на новоселье у Хазана, которому передали вместе со всей обстановкой квартиру одного из арестованных (как видим, такой способ решения жилищной проблемы высокопоставленных сотрудников НКВД не являлся исключением).

После ареста Хазан вызвал её на допрос и предложил рассказать о контрреволюционной деятельности мужа, а Кримян в это время ударил её по голове и лицу. Потом ей показали мужа, лежавшего на полу в комнате, где были Гоглидзе и Кобулов. Муж, как показала Осипова, «выглядел страшно, лицо окровавлено, всё в кровоподтёках, волосы пропитаны кровью». Слабым голосом муж спросил о ребёнке, а затем заявил: «Я ни в чём не виноват. Что происходит — не понимаю». Действительно, трудно было понять, что происходило в то время.

Постановление на арест Р.С. Осиповой составил Хазан. В её деле имеется лишь один протокол допроса от 22 февраля 1938 г. Она ни в чём не признала себя виновной, доказательств, свидетельствовавших о совершении ею каких-либо преступлений, не установлено. Да и зачем было устанавливать, если она уже являлась «членом семьи изменника Родины» (ЧСИР), что послужило основанием для Особого совещания при НКВД СССР своим постановлением от 28 июня, 1938 г. лишить Осипову свободы сроком на 5 лет. Вернулась же она домой через 8 лет.

В суде Осипова рассказала, что перед отправкой в лагерь женщин обрили, и когда везли, то ими пугали народ.

Как было установлено, впоследствии дело по обвинению Осипова было уничтожено вместе с другими делами по преступному указанию Рухадзе.

В сентябре 1939 г. с санкции Рапавы (и это он подтвердил) арестовали начальника управления милиции НКВД Грузинской ССР Мирон Иванович Керкадзе. Рапава в суде утверждал, что этот арест был произведен по указанию Берии.

Керкадзе предъявили обвинение в антисоветской деятельности. Истинной же причиной его ареста, как пояснил в суде Рухадзе, было подозрение в том, что он, являясь делегатом съезда КП/б/ Грузии, голосовал против Берии.

Керкадзе не признавал себя виновным. Его стали жестоко избивать. Через несколько дней его привели в кабинет начальника следственной части НКВД Грузинской ССР Рухадзе, который потребовал дать показания о контрреволюционной деятельности, которую якобы проводил Керкадзе. Он отказался, и его снова стали бить. В избиении участвовал и Рухадзе, подтвердивший это обстоятельство в суде. При этом от Керкадзе требовали дать показания о его участии в создании контрреволюционной, террористической, антисоветской группы и о подготовке террористического акта в отношении Берии.

В камеру к Керкадзе приходил Рухадзе и вновь требовал дать нужные ему показания. Через несколько дней Керкадзе вызвали на допрос к Рухадзе, и он снова подвергся избиениям. Рухадзе от имени Керкадзе писал какие-то показания. Так продолжалось дней двадцать, и Керкадзе не выдержал мучений, которым его подвергали, и вынужден был подписать сфальсифицированный протокол допроса.

Вскоре Керкадзе привели к наркому внутренних дел Рапаве, которому Керкадзе заявил об отказе от подписанных им показаний. Объяснил, что принуждён был оговорить своих товарищей. На следующий день Рухадзе потребовал, чтобы Керкадзе отказался от своего заявления Рапаве и подтвердил свои прежние показания.

Затем его этапировали в Москву, где привели в кабинет Берии, где были также Рухадзе, Меркулов и Кобулов. Берия спросил Рухадзе, за что арестован Керкадзе и получил ответ, что за контрреволюционную и антисоветскую деятельность. Керкадзе отрицал это. Берия стал читать докладную записку, составленную Рухадзе, а, прочитав, спросил Керкадзе, правильно ли в ней всё изложено. Керкадзе ответил, что все изложенное в докладной записке сочинено Рухадзе. Берия закричал: «Уберите этого жулика!». Керкадзе увели, посадили в камеру, а через несколько дней объявили, что на основании постановления Особого совещания при НКВД СССР он был лишен свободы на 8 лет.

О том, что Рухадзе избивал Керкадзе, в суде рассказал свидетель А.В. Окуджава, работавший в то время следователем следственной части НКВД Грузинской ССР, начальником которой являлся Рухадзе. Окуджава подтвердил, что по указанию Рухадзе следователи по несколько суток держали арестованных на допросах, хотя допросы, как таковые, не велись. Арестованные всё это время стояли, а около них сидели сотрудники НКВД, не разрешая арестованным садиться, не давали они им и спать. При этом сотрудники НКВД менялись. Вот это и называлось конвейерное системой допроса. В результате долгого стояния у арестованных опухали ноги, они теряли сознание, и в конечном итоге следователь получал нужные ему показания.