Сталин и Рузвельт. Великое партнерство - Сьюзен Батлер Страница 33

Фельдмаршал Алан Брук, начальник штаба Великобритании и высший британской военный руководитель, пришел к мысли, что Рузвельт занял крайне невыгодную для британцев позицию, а его вступительное слово Брук назвал «слабым и не слишком полезным выступлением» ^[174].

Брук был прав в том, что обсуждение на заседании постепенно превратилось в пререкания, но не совсем справедлив, считая вступительное слово президента слабым. Рузвельт начал с того, что подчеркнул: крупномасштабные действия в Средиземноморье могут задержать открытие «второго фронта». Он преднамеренно не стремился занять такую позицию, которая играла бы на руку Черчиллю. Было очевидно, что Рузвельт сознательно не встал на сторону Черчилля и что в результате по окончании первого пленарного заседания Черчилль был в отвратительном настроении, а Сталин – в отличном.

События на конференции развивались так, как и хотелось Рузвельту. Это касалось как открыто высказанных мнений, так и того, что осталось недосказанным. На конференции постепенно выяснилось, что умонастроения Рузвельта и Сталина очень похожи. Черчиллю не оставалось ничего другого, как в одиночку стараться с прежним упорством склонить Рузвельта и Сталина к такому стратегическому курсу, который, как стало ясно впоследствии, не устраивал ни одного из них. Черчилль был глубоко разочарован. «Поскольку англо-американские планы не были предварительно согласованы, мы очутились в неприятной ситуации, когда приходилось обсуждать вопросы с американцами прямо в присутствии русских» ^[175], – говорил он позже членам своего военного кабинета министров.

В какой-то момент президент попросил Сталина сфотографироваться с ним и с Черчиллем: Сталин с трубкой, Рузвельт с сигаретой в мундштуке, а Черчилль с сигарой. Но Сталин отклонил эту просьбу. Позже Рузвельт сказал: «Думаю, ему показалось, что это может показаться несерьезным» ^[176].

До обеда оставался час. Рузвельт использовал это время для того, чтобы подписать четыре законопроекта Конгресса и просмотреть свою корреспонденцию.

Обед

В 20:30 Рузвельт дал обед в честь премьер-министра и маршала и их штабов, который был приготовлен моряками-филиппинцами, привезенными им с собой. Однако сначала он приготовил коктейли, сам смешав их, как он обычно делал, когда находился дома. Этим вечером он угостил приглашенных классическим мартини: много вермута, и сладкого, и сухого, чуть меньше джина, все заливается в кувшин со льдом, а затем перемешивается. Отвечая на вопрос Рузвельта, понравился ли ему этот коктейль, Сталин ответил: «Все хорошо, только он холодит живот». (Обычно было несколько рискованно пробовать эти коктейли, поскольку Рузвельт делал свои мартини, смешивая аргентинский вермут и недостаточно качественный джин, что давало в результате «весьма грозную» смесь. Однако никто не смел жаловаться, опасаясь испортить Рузвельту любимый им ритуал.)

На обед было простое, традиционное американское блюдо: стейк и жареная картошка; поднимая тосты, вместо водки пили бурбон.

Рузвельта привезли в столовую в инвалидной коляске еще до появления других гостей и заранее усадили за стол. На обеде присутствовали Сталин, Молотов, Черчилль, Иден, Кларк Керр, Гопкинс, Гарриман и три переводчика. Маршала Ворошилова не было. Заняв место справа от Рузвельта, Сталин обратился к своему переводчику и сказал ему:

– Скажите президенту, что я теперь понимаю, что значило для него проделать такой длинный путь. Скажите ему, что в следующий раз я поеду к нему ^[177].

Рузвельт заметил, что, вероятно, будет планировать поездку на Аляску, после чего началась дискуссия о том, где и когда они могут встретиться в следующий раз. Была достигнута предварительная договоренность о встрече в Фэрбенксе на Аляске, в отношении чего Сталин высказался, что это было «вполне возможно».

После этого Сталин высказал свое глубокое отвращение к Франции и ее руководителям. Его негодование в отношении Франции имело глубокие корни. Франция сделала все, что было в ее силах, чтобы предотвратить установление советской власти в России. В 1918 году она направила войска, воевавшие на стороне Белой армии против большевиков, являлась вдохновителем тайных планов по организации экономической блокады, направленной на то, чтобы вынудить большевистское правительство пойти на уступки, а в середине 1930-х годов, когда Гитлер стал угрожать Европе, уклонилась от подписания договора с Советским Союзом, что не только заставило Советский Союз пойти на подписание договора с Гитлером (чтобы предотвратить войну с Германией), но и позволило Гитлеру начать без всякого сопротивления завоевание Европы. Великобритания в этих событиях выступала в качестве соучастника Франции, но англичане искупили свою вину героической защитой своей родины под руководством Черчилля. Они смогли дать отпор Гитлеру, в то время как Франция совершила непростительный грех – сдалась. Именно этот финальный «удар милосердия» привел Сталина в бешенство: французский народ оказался настолько труслив, что германская армия захватила страну за пять недель.

И теперь, излагая свою точку зрения перед присутствовавшими, Сталин заявил, что «весь французский правящий класс прогнил до мозга костей и предал Францию немцам, и сейчас Франция на самом деле активно помогает нашим врагам». Он отметил, что было бы «опасно оставлять у французов после войны какие-либо важные стратегические позиции».

Рузвельт ответил, что он «отчасти» согласен с этим мнением и что именно по этой причине он считает: лица старше сорока лет должны быть исключены из любого будущего правительства Франции. Он упомянул Дакар в Сенегале, французской колонии, самую западную точку на Африканском континенте, как «прямую угрозу США» ^[178], и Новую Каледонию, на которой совсем недавно были размещены ВМС США, поскольку по своему расположению эта заморская территория Франции представляла угрозу для Австралии и Новой Зеландии. Обе колонии, по его идее, должны быть переданы под международную опеку: «Это было бы не только несправедливо, но и опасно, если после войны у французов останутся какие-либо важные стратегические позиции».

Черчилль придерживался совершенно другого мнения о Франции, поэтому он сменил тему, заявив, что Великобритания «не стремилась и не рассчитывала приобрести какие-либо дополнительные территории». Это заявление, вероятно, должно было напомнить Рузвельту и Сталину о том, какие обширные территории по-прежнему контролировались Англией.

Тем не менее Сталин продолжил разговор о Франции. Этой стране нельзя доверить никаких стратегических владений за пределами ее собственных границ, заявил он. Черчилль возразил, что Франция была побежденной нацией и страдала от ужасов оккупации.