Осада Монтобана - Жюль Ковен Страница 32

«Что ему делать в Брабанте, — размышлял провансалец, — если не затевать какое-нибудь предательство в компании с этим незнакомцем, который говорит с ним повелительным тоном наперекор иерархическому порядку?»

Между тем штопальщице надоел странный человек, который смотрел на неё так нахально, что она чувствовала его дыхание на макушке. Она вообразила, что он хочет поцеловать ей руку. Добродетель старухи, вещь чрезвычайно зрелая и щекотливая, встала на дыбы.

— Ступай своей дорогой, коли рта не раскрываешь для дела, — вскричала штопальщица. — А, я угадываю твою цель, развратник!

С этими словами старуха норовила ткнуть ему иголкой в нос. Поликсен быстро откинулся назад. Кречет, которому и без того было чрезвычайно неудобно, нервно подпрыгнул и благополучно взгромоздился на самую верхушку шляпы Рюскадора. Голова проклятой птицы показалась из-за навеса лавчонки будто со злонамеренной целью выдать своего хозяина. Дому Грело стоило только немного изменить положение своего тучного тела, и он увидел бы прямо перед собою клобучок кречета с гербом герцога Орлеанского; а угадать, кто служил птице живым пьедесталом, было бы для него совсем нетрудно.

По счастью, в эту минуту два капуцина пошли дальше. Бозону между тем удалось просунуть кулак под лапы кречета и посадить его к себе на плечо, не обратив на себя их внимания. Он поклонился с изысканною любезностью старухе и пошёл следом за толстым булочником, который нёс на голове корзину с хлебом. За этим естественным бастионом Поликсен мог прекрасно делать свои наблюдения. Два капуцина прошли мимо кардинальского дворца и опять остановились на крайнем конце этого здания, у дома, смежного с ним и занятого таверною Ренара, о которой было упомянуто в разговоре дома Грело с Ришелье. Там они расстались; послушник вошёл в проход, ведущий к таверне, а бывший приор вернулся назад, без сомнения, для того, чтобы через одну из перекрёстных улиц, выходивших на Новый мост, возвратиться в Люксембургский дворец.

Поликсен бросился в лавку перчаточника, чтобы не встретиться лицом к лицу с тучным капуцином. Но едва успел последний пройти мимо лавки, как сокольничий с такою же невообразимою быстротою, с какою влетел, опять выскочил из неё, к великому изумлению купца, собиравшегося предложить ему пару изящнейших перчаток. Проворный провансалец шмыгнул за спиною нивелльского мастодонта и исчез, подобно призраку, в проходе, в который только что завернул молодой капуцин.

Так как товарищи расстались, то Рюскадору, конечно, следовало наблюдать за тем, которого он не знал. Открыв, кто этот человек и с кем водится, легче будет судить о важности его встречи с домом Грело, встречи крайне подозрительной, по мнению провансальца.

Однако в проходе не было никого. Бозон вошёл в таверну, через дверь, которая находилась в конце прохода. Послушника не было видно между посетителями. Полагая, что он поднялся в один из верхних этажей, сокольничий расспросил Ренара, с которым был немного знаком в силу своих нередких визитов в таверну. Ренар клялся ему всеми святыми, что более часа ни одной живой души не входило к нему через потаённый проход. Однако Бозону показалось, что, отвечая ему, мэтр Ренар кусал себе губы с насмешливым видом. С другой стороны посетители таверны подсмеивались, видя его борьбу со своим пернатым спутником, раздражённым до крайней степени беспокойными движениями хозяина. Вспыльчивый провансалец испытывал сильное искушение свернуть кречету шею и бросить его насмешникам прямо в нос; но это была отлично выученная птица, которую очень желал приобрести герцог Орлеанский и за которую сокольничий заплатил чрезвычайно дорого деньгами принца. Итак, добросовестность побудила его ограничиться сильным щелчком в клюв рассвирепевшей птицы, сказав при этом:

— Ах, чёрт возьми, мой любезный, как ты мне надоел и как охотно пустил бы я тебя на этих господ-зубоскалов, если бы принадлежал ты мне!

Обратившись с такою любезною речью к посетителям таверны, он указал на эфес своей шпаги, чтобы придать более веса своим словам, и вышел тем же путём, каким пришёл.

С шумом захлопнув за собою дверь, Рюскадор, которого зрение не уступало в зоркости его питомцам-соколам, заметил в тёмном проходе другую дверь, которая была совершенно скрыта дверью таверны, когда та была отворена. Это было важное открытие для Рюскадора; очевидно, молодой капуцин, вместо того чтобы войти в таверну, прошёл через скрытую дверь. С первого взгляда, судя по заржавленным петлям и толстому слою пыли, можно было полагать, что через неё давно более не ходят, но порванные паутины на косячках служили верным признаком, что дверь отворялась часто, несмотря на её запущенный вид. Поликсен налёг на неё изо всех сил, но пошатнуть не мог. Он стал искать какой-нибудь защёлки или задвижки и нашёл лишь крепкий замок. Стало быть, тот, кто входил в эту дверь, имел ключ, а значит, имел причину тайно входить в эту дверь, придавая себе вид, будто идёт в таверну.

Сначала Рюскадор хотел было расспросить Ренара, но почти тотчас презрительно пожал плечами, назвав себя ослом. «Он ответит мне, что дверь эта ведёт в погреб, который ему не нужен, — подумал провансалец. — Ему, вероятно, платят, чтобы не выдавал тайны».

После такого рассуждения сокольничий вышел на улицу, перешёл на противоположную её сторону и остановился прямо против дома, чтобы его внимательно осмотреть. Бесспорно, наш провансалец был наделён верным глазом искусного архитектора, не прошло и пяти минут, как он угадал, что дверь, возбуждавшая его любопытство, находилась в одной из стен кардинальского дворца. Таверна Ренара примыкала одним углом к той части дворца, в которой жил сам кардинал, как это было известно всем и каждому в Париже.

— О-о! — пробормотал сквозь зубы Бозон Рыжий. — А птенчик-то почтенного дома Грело ходит тайком к Варёному Раку! Тут что-то кроется! Но чёрт меня побери, если я не узнаю, в чём дело. Он вошёл, так должен и выйти.

Честный Бозон дал себе слово в тот же день уловить удобную минуту для разговора с глазу на глаз с подозрительным послушником, чтобы выведать у него всю истину, как насчёт его собственных отношений к кардиналу, так и насчёт отношений к нему бывшего приора, хотя бы ему пришлось делать свой допрос, приставив кинжал к горлу.

— Если не выжму из него правды, то использую ещё одно средство положить конец всем его замыслам — просто воткну ему в грудь мою шпагу с философским жестокосердием, — заключил рыжий провансалец.

Приняв твёрдое решение не сходить со своего обсервационного поста, он сел на тумбу; с выбранного им места он мог наблюдать и за парадною дверью кардинальского дворца и за проходом таверны Ренара. Но Рюскадор не мог не сознавать, что большою для него помехою был докучливый кречет.