История Византийской империи. Эпоха смут - Федор Успенский Страница 32

Можно весьма пожалеть, что не осталось никаких известий о том впечатлении, какое произвел Рим на императора, ни, в частности, о том состоянии, в каком находились в VII в. памятники Вечного города. Но вот что читается далее у Грегоровиуса: «Греческого императора едва ли занимали меланхолические соображения о судьбе столицы мира. Напротив, бросив беглый взгляд любопытства на груду развалин Вечного города, составлявшую его собственность, он открыл между ними, к своему удовольствию, некоторые предметы, могущие удовлетворить его алчность. На улицах и площадях стояло еще много бронзовых статуй, которые видел в свое время Прокопий и которых византийцы тщательно разыскивали и в запертых храмах. Папа показал своему гостю пантеон, императорский дар Церкви, Констант посмотрел на его кровлю, блистающую позолоченной бронзой, и отдал приказание нагрузить эти драгоценные плиты на свои корабли. Тяжело ему было отказаться от золотых пластинок на кровле св. Петра, которыми воспользоваться помешало ему или благоговение к базилике, или страх возбудить в Риме возмущение. Только 12 дней оставался он в Риме, и этого времени было достаточно, чтобы лишить город его последних античных сокровищ. Превосходная конная статуя Марка Аврелия из позолоченной бронзы чудом спаслась от жадности Константа. Она находилась на латеранском поле, к востоку от базилики. В день своего отбытия император слушал литургию на гробе апостола, затем простился с папой и ушел на кораблях, нагруженных добычей, в Неаполь. Но награбленными древностями не удалось воспользоваться ни ему, ни его столице. В Сиракузах, где Констант проживал последние годы своей жизни на острове Ортигии и куда стекались значительные богатства из Южной Италии и из Африки, он был убит подкупленным рабом в бане. Впоследствии оставшиеся здесь сокровища и предметы искусства разграблены были сарацинами».

Мрачная картина царского посещения города Рима, сопровождавшегося расхищением остававшихся еще памятников искусства, должна была оставить сильное впечатление в населении Италии, для которого на Риме сосредоточивались все политические надежды. Для всякого, кто мог хладнокровно осуждать положение дел, становилось ясно, что из Константинополя нельзя ожидать помощи и что нужно искать спасения здесь же, в Италии. Оставляя пока дальнейшую историю итальянско-византийских отношений, в заключение настоящей главы укажем еще на один живой элемент, который, организовавшись и усилившись при содействии римского епископа, впоследствии оказал значительное влияние на освободительное движение в стране, — разумеем городскую милицию.

Не входя в рассмотрение вопроса о том, как могли сохраниться следы муниципальной жизни до средних веков, ограничимся следующими наблюдениями. В истории развития городской римской общины следует делать различие между собственно курией и выделившимся из нее богатым классом граждан. Зажиточные люди, высвобождаясь от влияния курии, образовали рядом с ней новый элемент городского общества, отличаемый от курии, как honorati и possessores. В период борьбы с лангобардами, когда итальянские города нередко должны были собственными средствами защищать себя против набегов варваров, само городское общество организовало защиту. Хотя после Агилульфа не видим общего движения лангобардов к новым захватам в Италии, тем не менее военное положение не прекращалось, и опасность продолжала угрожать и внутри и вне, именно от арабов. Около половины VII в. в главнейших городах Италии заметно присутствие новой силы, городской милиции, которая обнаруживается всякий раз, когда городу угрожает опасность со стороны экзарха или других чиновников из Византии, — доказательство, что эта милиция образовалась не по правительственному распоряжению, но для защиты местных интересов. Впрочем, в Византии сначала даже могли благоприятствовать этому, потому что императорское правительство освобождалось таким образом от обязанности делить свои скудные военные силы и направляло их исключительно на Восток. Организация милиции не могла принадлежать бессильной курии, в военном деле главным образом принимают участие упомянутые honorati и possessores, которые как сами начинают носить оружие (primates militiae), так и нанимать охотников.

В VII в. милиция заявляет себя во внутренних отношениях города, ближайше — в выборах пап; первый случай такого рода относится к 685 г. Понятно, что городское войско должно было по отношению к византийским чиновникам держаться не в подчинении; напротив, оно охраняло интересы города против нарушителей и по самой сущности было враждебно византийской власти. Недоверие Византии, выразившееся в репрессивных мерах по отношению к выборам епископа, давало городской милиции случай заявить свои симпатии. С 686 г. на папском престоле видим то сирийцев, то греков, посаженных, несомненно, против желания римского населения; и каждый выбор ведет за собою ряд столкновений между городским населением и экзархом.

С 687 до 701 г. на престоле св. Петра сидел Сергий I. При нем византийские богословы постановили на Трулльском соборе ряд правил, обязательных для церковного благочиния и практики. Протоколы собора присланы были для подписи и к Сергию. Когда папа отказался скрепить постановления Трулльского собора и вести их в подведомственной ему Церкви, император Юстиниан II приказал своему уполномоченному схватить папу и представить в Константинополь. Но когда в Италии узнали о намерениях императора, то милиции городов Равенны, Пентаполя и др. собрались к Риму, чтобы не позволить императорскому послу нанести оскорбления папе. Тщетно протоспафарий Захария приказывал запереть ворота, для спасения жизни он убежал в Латеран и скрылся в спальне папы. Милиция окружала папский дворец и — будь на то согласие Сергия I — умертвила бы императорского посла. Но папа обеспечил ему безопасный выход, и Захария при громком смехе и шутках толпы должен был удалиться из Рима. Такой факт, конечно, имеет важное значение в истории пап и Италии: он показывает, как дорого было для итальянцев лицо, занимающее римский престол, и какая опасная для Византии сила образовалась в милиции.

Тем не менее Византия продолжала оскорблять национальное чувство итальянцев и вместе с тем обнаруживать слабость своих сил, когда следовало настойчиво поддержать притязания. Еще у ней оставалось средство оберегать свою власть в Италии назначением на римский епископат лиц иностранного происхождения, чем и пользуется она в конце VII и начале VIII в. Еще можно было запугать итальянцев лангобардами; но какой для Византии оборот могли получить дела, если на престоле папском будет сидеть лицо римского происхождения, если притом папа будет поставлен в необходимость предпочесть союз с лангобардами, к тому времени уже обращенными в католичество?

В таком виде складывались итальянские отношения к концу VII в.