Услышь меня, чистый сердцем - Валентина Малявина Страница 32

В перерыве подходит ко мне адвокат ^[4], облокачивается на барьер, за которым я сижу, и говорит:

— Вон, видите, девочка на вас похожа. Видите?

— Нет, не вижу.

— Очень похожа.

— Вас интересует что-то? Или вы по поводу девочки подошли?

Адвокат официальным тоном стал перечислять:

— Елена Санаева несколько раз просила дать ей слово. Отказывают. Анатолий Заболоцкий тоже написал заявление с просьбой выступить в суде, но оно пока не удовлетворено. — И поинтересовался: — А что, Заболоцкий хорошо знал Стаса?

— Довольно хорошо. Он хотел снимать его в фильме «Пастух и пастушка» по Виктору Астафьеву. Стас очень надеялся на их совместную работу. Стас почитал талант Заболоцкого.

— Да… Заболоцкий — превосходный оператор… «Печки-лавочки», «Калина красная», «Альпийская баллада»… Он что, хотел снимать новый фильм как режиссер?

— Да.

— Заболоцкий здесь, он в коридоре. И Кайдановский. И многие другие.

Саша Кайдановский! Его вызвали? Или сам пришел? Очень интересно, как он будет держаться, что будет говорить. Наши отношения начались в 69-м. Четырнадцать лет мы знаем друг друга.

Заседание продолжается. Вызывают Уланову Светлану Николаевну. Кто такая? Понятия не имею. Свидетельница просит провести допрос в закрытом судебном заседании. Какую же тайну хочет поведать она?

Публика недовольна, но подчиняется и освобождает зал. Оказывается, Уланова Светлана Николаевна — заведующая складом Театра имени Вахтангова! Лицо ее я все-таки вспомнила, но как ее зовут и кем работает в театре, не знала до сего момента. Уверена, что и Стас не знал.

Уланова начала свой монолог сразу с вранья:

— Малявина встречала Александру Александровну Жданько со своими друзьями. Они подъехали на двух машинах и хотели увезти мать Жданько, но работники театра посадили ее в свою машину. Тогда Малявина и ее друзья приехали в театр и блокировали два выхода…

Ну и ну!..

На вокзале я была вместе с Витей Проскуриным, Марьиным и Попковым. Это, оказывается, мы втроем блокировали два театральных выхода. Да…

Вдруг свидетельница поворачивается ко мне и говорит:

— Валь, помнишь, как ты сидишь на траве, а бархатное пальто вокруг тебя… ну, оно ведь длинное… А Стас и так, и эдак, и никак… Помнишь?

Дурдом, дурдом без всяких аллегорий! О чем она толкует?

Опять вляпались мои судьи со свидетелем. Смотрят на нее и не знают, что с ней делать.

Уланова уловила мое недоумение и поясняет:

— За грибами мы ездили…

У меня вырвалось:

— А-а-а… да-да-да…

— Вспомнила, да, Валь? — обрадовалась она.

Адвокат спросил:

— А зачем было Вале в длинном бархатном пальто в лес ходить?

Действительно, зачем?

И я вспомнила, как мы ездили за грибами.

Собралось довольно много театрального народу. Сели в автобус рано утром и поехали в Михнево. Я была в куртке, в брючках и красных резиновых сапожках, которые Стас привез мне из Ленинграда в надежде, что они мне пригодятся в Сибири, когда мы поедем к нему домой. Как только мы подъехали к лесу, Стас меня поцеловал, извинился и умчался куда глаза глядят. Очень соскучился по природе, Я долго гуляла по лесу и вдруг слышу:

— Валена, пойди-ка сюда, смотри… — позвал меня Стас, откуда-то явившийся.

Я увидела нашего актера Мишу Воронцова на полянке. Сидит он на пенечке. Перед ним другой пенек — служит столом. На «столе» бутылка водки и закусон. Миша в совершенном одиночестве, на лине сосредоточенность. Он достает из сумки яичко, осторожно надбивает его, выпивает. Затем в пустую скорлупу, как в стопку, наливает водку, поднимает руку, словно хочет произнести тост, задумывается и пьет свою первую. Выпил. Осторожно кладет освободившуюся из-под водки тару на пенек, закусывает… Деловой такой… Снова берет скорлупку, наливает в нее водку, опять жест рукой вверх — и ловко опрокидывает в рот содержимое.

— Интересно-то как!.. А, Валена? Человек сам по себе… Что он будет дальше делать? — шепчет Стас.

— Выпивать и думать, думать и выпивать.

И правда, Миша вновь поднял руку с импровизированной стопкой, выпил и крепко задумался.

— Ну, ладно, я побежал, — сказал Стас и скрылся в лесу.

А я тем временем вышла на большую полянку, где на травке расположились те, кто не умел или не хотел искать грибы.

Вскоре и Стас вынырнул из леса… И стал дурачиться, смешно лаять на нас, рычать, скакать вокруг меня, как бы норовя куснуть. Вот этот эпизод и вспомнила заведующая складом Театра имени Вахтангова: «А Стас и так, и эдак, и никак…» Только бархатное пальто совсем не из этой оперы.

Чокнуться можно от свидетелей, которых приглашает суд. На памяти еще один трагикомический эпизод, когда по просьбе свидетеля зрители тоже были вынуждены покинуть зал заседаний. Едва зал опустел, судья празднично пригласила:

— Пожалуйста!

И торжественной походкой в светлом костюме, при бабочке, раздувая ноздри, входит один мой знакомый художник и заявляет, что из-за меня он попал в клинику неврозов.

Я хорошо относилась к нему, и меня обеспокоило это его заявление.

— Боря! Ты из-за меня лежал в клинике?

— Да, — задрав голову вверх и не глядя на меня, ответил Боря.

— Почему? — недоумевала я.

— Расскажите, почему, — сложив губы в узенькую ленточку, предложила прокурор.

— Я был влюблен в Малявину.

Борины ноздри раздувались, как кузнечные меха.

— А я даже не догадывалась об этом.

Моя интонация была грустной, и конвоиры едва сдерживали смех.

Воистину, крыша едет у всех. От жары, что ли?

До сих пор я так и не поняла, откуда взялся и для чего понадобился этот свидетель, который вообще никогда не видел и не знал Стаса…

Когда же закончится этот маразматический процесс?

Конца и края ему нет…

По приезде в Бутырку долго не открывали дверь машины. Когда наконец открыли, конвоир сказал мне:

— Сейчас Стриженов подойдет к машине.

— Олег?

— Да. Оставайся, пожалуйста, на месте. — И позвал: — Олег Александрович!