Луначарский - Юрий Борев Страница 32

Гости президента были людьми выдающимися. Сергею Федоровичу Ольденбургу было 54 года. Он был известным ориенталистом. Его работы, посвященные буддизму и другим проблемам восточной культуры, были переведены на многие языки и считались классическими среди ученых всего мира. Он строил свои концепции на основе личных наблюдений, вынесенных из путешествий по Востоку. Высокий и худощавый, с блестящими печальными глазами, Ольденбург был похож то ли на восточного мудреца, то ли на йога. Говорил он всегда любезно и вежливо, располагая собеседника к вниманию.

Разговор издалека постепенно шел к главному — к судьбе русской науки. Эта проблема волновала всех присутствующих, ради нее президент академии и созвал своих ближайших коллег.

Умное и энергичное лицо Ольденбурга выражало спокойную сосредоточенность. Он попытался в геополитическом плане развить модную теорию панмонголизма — ориентации на Восток вместо традиционного после Петра I европеизма:

— Вероятно, Россия закроет теперь окно в Европу и откроет дверь в Азию. Я предпочитаю Восток. Парадоксально, но там больше духа и люди цельнее.

Академик Карпинский выразил некоторое сомнение по поводу глобального прогноза Ольденбурга:

— Однако идеи социализма пришли в Россию из Европы. Не похоже, что Азия возобладает в нашей жизни.

Ольденбург ответил:

— Но центр социализма переместился из Европы в Россию. Быть может, перед нами какой-то громадный мировой сдвиг на Восток?

В отличие от академика Ольденбурга выдающийся математик своего времени академик Владимир Андреевич Стеклов был человеком крупным, полноватым, медлительным. Говорил он басом, любил пересыпать речь церковнославянизмами и вообще ничем не напоминал своего знаменитого дядю Добролюбова. Стеклов и начал разговор на главную тему:

— Зимний пал. Свершилось историческое действо, сокровенный смысл и следствие коего днесь не вполне явственны. Однако нам внятно, что как от царского, так и от Временного правительства, доведших страну до омерзения и позора, добра ждать было нечего. Что же сулит России и ее науке случившийся переворот? Что суть большевики, кои пришли к власти? Что сулит или чем грозит новая власть Российской академии наук? В известном смысле сии вопросы сводятся к проблеме: что за личность глава большевиков Ленин? Говорят и пишут на эту тему разное, в том числе и ужасное. Кому и чему верить?

Карпинский ответил:

— Мы — ученые и должны верить только проверенным фактам. Я созвал вас, дорогие коллеги и близкие моему сердцу друзья, на эту своеобразную «тайную вечерю» именно для того, чтобы суммировать имеющиеся у нас факты и личные наблюдения. Только так мы можем выработать некоторые принципы отношения Академии наук к происходящим событиям.

Некоторое время академики молча пили чай с вареньем. Стеклов продолжил разговор так, будто он и не прерывался долгой паузой:

— Воистину, Александр Петрович, главное — факты и наблюдения. К сожалению, личных наблюдений у нас нет. Впрочем, припоминаю, что с полгода назад, в апреле, когда Ленин вернулся из эмиграции, академик Шахматов говорил мне, что он как директор библиотеки Академии наук был знаком с Лениным, который посещал сию библиотеку еще в 1891 и 1894 годах. Ныне, вернувшись из эмиграции, он посещал рукописное отделение библиотеки. Впечатление у Шахматова от Ленина сложилось весьма благоприятное.

— Ну вот, это уже факт, основанный на личном наблюдении! — обрадованно воскликнул Карпинский.

— Я тоже могу, — неожиданно сказал Ольденбург, — добавить кое-что, основанное на личных наблюдениях…

Карпинский оживился:

— Пожалуйста, расскажите, это очень важно, Сергей Федорович.

Ольденбург понимал свою ответственность за информацию, которую собирался сообщить коллегам. Ведь на ее скудной основе будут приниматься далекоидущие решения о первых установках академии в отношении новой власти. Наконец Сергей Федорович заговорил:

— Я Владимира Ильича Ульянова знаю давно. В середине восьмидесятых годов я сошелся с его братом Александром Ильичом. После его казни Владимир Ильич посетил меня. Лицо у него было внимательным и мрачным, когда я рассказывал ему о его брате. Он почти все время молчал и лишь изредка прерывал меня вопросами… О политике почти не говорили. Я рассказывал о глубоком интересе Александра Ильича к людям. Ленин согласился с моим впечатлением и, помнится, сказал: «Вы правы, он жил и работал для людей, о себе, о своем никогда не думал». Мне показалось тогда, что и сам Ленин другой жизни не понимает.

Академики помолчали, обдумывая сообщение Ольденбурга. Потом президент сказал:

— Вы поведали нам, Сергей Федорович, о юноше. Сейчас мы имеем дело со зрелым человеком и политиком. И все же фигура Ленина отчасти проясняется. Видимо, речь идет об интеллигентном человеке. К тому же я слышал, что он — автор ряда книг по философии и экономике. Каков пастырь, такова должна быть и его паства. Однако мы должны проявить максимальную осторожность: интеллигентность и склонность к философствованию не гарантируют отсутствие фанатизма и жесткости.

И все же полагаю, что следует сделать шаг навстречу новой власти и посмотреть, как к этому отнесутся большевики.

Стеклов, любивший во все вносить математическую ясность и завершенность, подытожил:

— Значит, завтра с утра мы отправимся к большевистскому министру просвещения и после беседы с ним вынесем суждение о возможности сотрудничества науки и революции.

За кулисами жанра: факты, слухи, ассоциации

Это было в 1970-х годах. Президент Академии наук СССР академик Александров сказал, открывая заседание президиума:

— Сегодня нам предстоит решить беспрецедентный вопрос о выводе Сахарова из членов академии.

— Почему беспрецедентный? — возразил академик Капица. — В свое время Гитлер лишил Эйнштейна звания академика.

— Переходим к следующему вопросу, — объявил Александров.