Тетради дона Ригоберто - Марио Варгас Льоса Страница 32

— Почему ты грустная? — спросил он заботливо. — Я что-то сделал не так?

— Просто мне кое-что вспомнилось, а так как я довольно сентиментальна… В общем, все в порядке.

Мальчик опять начал целовать ей ушко. У доньи Лукреции не было сил, чтобы остановить его. Внезапно Фончито возмущенно вскрикнул:

— И ты тоже!

— Ты о чем?

— Ты потрогала меня за попку, совсем как папины друзья и священники в школе. Далась вам моя попка, черт возьми!

Письмо ротарианцу

Я знаю, дружище, что смертельно обидел тебя, когда не стал вступать в «Ротари-Клуб», основателем и бессменным председателем коего ты являешься. Боюсь, ты заподозрил, что мой решительный отказ становиться ротарианцем связан с тем, что я вознамерился присоединиться к клубу «Львов», к только что возникшим перуанским «Кивани» [65]или еще к кому-нибудь из твоих конкурентов в деле благотворительности, пропаганды позитивных ценностей, социальной ответственности и тому подобных вещей. Успокойся: я никогда не принадлежал и не собираюсь принадлежать ни к каким клубам, ассоциациям или похожим на них образованиям (вроде бойскаутов, братства выпускников иезуитских школ, масонов, «Опус Деи» и так далее). Мое отвращение к таким вещам столь сильно, что даже помешало мне вступить в Ассоциацию автомобильного туризма, не говоря уже о бесчисленных клубах социальной направленности, принадлежность к которым давно стала главным критерием оценки этнической чистоты и имущественной состоятельности жителей сегодняшней Лимы. В бесконечно далекие ныне молодые годы я вступил в Католический фронт и благодаря этому обстоятельству — краткий опыт общественной деятельности помог мне осознать иллюзорность любых социальных утопий и превратиться в адепта индивидуализма и гедонизма — стал противником корпоративного рабства в его моральном, идеологическом и психологическом аспектах, противником столь последовательным, что даже очередь в кинотеатр — я говорю совершенно серьезно — ущемляет мою свободу (хотя стоять в очередях все равно приходится) и превращает меня в массового человека. Я нарушил свой принцип всего один раз, исключительно из страха перед лишним весом (и вслед за Сирилом Конноли [66]готов признать, что «ожирение — это психическое заболевание»), когда записался в спортзал, где безмозглый Тарзан целый час заставляет пятнадцать потных идиотов повторять за ним дикую судорожную пляску и называет это аэробикой. Пытка гимнастикой лишь укрепила мое предубеждение против любой разновидности человечьих стад.

Позволь, я приведу одну цитату из своей тетради, которая как нельзя лучше подходит к теме нашего разговора. Ее автор — гватемалец австрийского происхождения Франсиско Перес де Антон: [67]«Как известно, человеческое стадо состоит из бессловесных тварей с более-менее слабым сфинктером. В тяжкие времена они неизменно предпочитают рабство хаосу. Поэтому те, кто ведет себя подобно козам, имеют вожаками козлов. Должно быть, эти животные — наши дальние родичи, ведь и у человеческого стада есть обыкновение брести вслед за своим лидером до обрыва, чтобы дружно броситься в воду. Человечество предается этой забаве с пугающим постоянством, рискуя уничтожить себя собственными руками». Ты скажешь, только параноик может заподозрить в заговоре против свободы личности уважаемых немолодых людей, которые раз в неделю собираются за завтраком, чтобы решить, в каком районе города взмоет в небо очередной оплаченный в складчину плакат с надписью «Добро пожаловать в «Ротари-Клуб». Что ж, возможно, я немного преувеличиваю. Но сейчас не время расслабляться. Когда весь мир с чудовищной скоростью движется в сторону полной деиндивидуализации, когда царство свободной и независимой личности, этот удивительный исторический феномен, ставший возможным благодаря невероятному стечению обстоятельств (в весьма небольшом количестве стран и для сравнительно небольшого количества людей) исчезает с лица земли, моя святая обязанность двадцать четыре часа в сутки, призвав на помощь все пять чувств, делать все от меня зависящее, чтобы остановить приближение экзистенциальной катастрофы. Идет война не на жизнь, а на смерть; в ней участвуют все без исключения. Каждый ланч с раз и навсегда утвержденным меню, съеденный братством тучных менеджеров и чиновников высокого ранга (фаршированный картофель, бифштекс с рисом, блинчики с джемом и бокал красного вина «Такама Ресерва», если я не ошибаюсь?), означает очередную победу мракобесия, торжество спланированного, предписанного, рутинного, коллективного над спонтанным, вдохновенным, творческим, оригинальным, возможным только в сфере индивидуального.

Читая мое письмо, ты все больше убеждаешься, что под маской бесцветного немолодого буржуа скрывается асоциальный тип, почти анархист? Точно! Ты угадал, приятель! (Это я зря: словечко «приятель» заставляет меня сжиматься в предвкушении панибратского шлепка по плечу и вызывает отвратительное видение дружного коллектива объединенных пивом и сальными анекдотами мужчин, давно отказавшихся от изрядной части собственного «я».) Я и вправду асоциален в меру своих, увы, весьма скромных возможностей и стараюсь противостоять нашествию масс до тех пор, пока это противостояние не ставит под угрозу уровень жизни, к которому я привык. Как видишь, я говорю откровенно. Быть индивидуалистом значит быть эгоистом (Айн Ранд, [68]«Эгоизм как добродетель»), но отнюдь не идиотом. По мне, идиотизм простителен, лишь когда он является результатом сочетания генов, а не сознательного выбора. Боюсь, что, примкнув к ротарианцам, «Львам», «кивани», бойскаутам, «Опус Деи» или кому угодно другому, я (прошу прощения) трусливо поставлю на глупость.

Я вовсе не хочу обижать тебя, а то, когда нас вновь сведут дела фирмы, ты еще, чего доброго, захочешь оторвать мне голову (или пнуть в лодыжку, что более естественно в нашем возрасте). Институализация добрых чувств, которой занимаются ваши клубы, есть не что иное, как попытка уйти от личной ответственности и примитивный способ насаждения «социального» сознания (я взял слово «социальное» в кавычки, чтобы показать, насколько оно мне неприятно). Проще говоря, ваша деятельность нисколько не способствует уменьшению зла (равно как и увеличению добра). От нее не выигрывает никто, кроме самих членов, получающих возможность услаждать свои желудки на совместных обедах и посещать братские вечеринки (ужасное сочетание!), на которых можно вдоволь посплетничать и перемыть кости отсутствующим. Я ничего не имею против подобного времяпрепровождения, коль скоро оно приносит людям удовольствие; меня возмущает лицемерная привычка маскировать поиски наслаждений под видимостью общественной деятельности. Разве ты не намекнул мне как-то со скабрезной ухмылочкой, что заседания клуба — отличный предлог для отлучек из дома? Кстати, давно хотел спросить. Отсутствие в ваших рядах женщин — это требование устава или дань традиции? Когда ты все же затащил меня на ваш ланч, за столом не было ни одной особы женского пола. Я бесконечно далек от мысли, что все вы без исключения геи, хотя это единственное правдоподобное объяснение царящему среди ротарианцев (а также «Львов», «кивани», бойскаутов и прочих) мужскому шовинизму. Готов поспорить, большая часть твоих соратников вступила в клуб лишь для того, чтобы проводить побольше времени вдали от женских капризов и утомительного пригляда, с которыми у них ассоциируется брак. Такая позиция кажется мне не менее дикой, чем паранойя радикальных феминисток, развязавших войну полов. Я верю, что в тех случаях, когда попрание личности неизбежно — речь идет о школах, конторах или массовых празднествах, — смешение полов (а также рас, языков, традиций и верований) становится единственным препятствием на пути поголовной кретинизации, вносит в человеческие отношения элемент пикантности, интриги (тех самых дурных помыслов, которым я самозабвенно предаюсь), эстетически и морально возвышающих человеческие отношения. Я мог бы долго рассуждать о том, что мораль и эстетика — это по сути одно и то же, да ты, боюсь, не поймешь.