Искушение святого Антония - Гюстав Флобер Страница 31

Толчки, время от времени, заставляют его приоткрывать глаза; и в окружающем мраке он начинает различать какое-то чудовище.

Перед ним череп в венке из роз. Он возглавляет женское туловище перламутровой белизны. Внизу — усеянный золотыми точками саван образует как бы хвост; и все тело извивается, подобно гигантскому червю, выпрямившемуся во весь рост. Видение бледнеет, испаряется.

Антоний встает.

Опять это был дьявол, и в двойственном своем виде — дух блуда и дух разрушения.

Ни тот, ни другой меня не страшит. Я отвергаю счастье, и я чувствую себя вечным.

Да, смерть — только призрак, покров, местами прикрывающий непрерывность жизни.

Но раз Субстанция едина, почему же формы разнообразны?

Где-то должны существовать первообразы, которых лишь подобиями являются тела. Если бы их можно было увидать, мы познали бы связь материи с мыслью, в чем и состоит Бытие!

Эти-то образы и были начертаны в Вавилоне на стене храма Бела; они же были изображены на мозаике в гавани Карфагена. Я сам иной раз наблюдал в небе как бы формы духов. Те, кто странствуют по пустыне, встречают животных, превосходящих всякое воображение…

И вот перед ним, по другую сторону Нила, появляется Сфинкс.

Он вытягивает свои лапы, шевелит повязками на лбу и ложится на живот.

Скача, летая, извергая пламя из ноздрей и ударяя по крыльям своим драконьим хвостом, кружит и лает зеленоглазая Химера.

Кольца ее волос, откинутые на сторону, путаются в шерсти ее поясницы, а с другого бока свешиваются до земли и движутся при качании всего ее тела.

Сфинкс недвижим и глядит на Химеру.

Сюда, Химера! остановись!

Химера. Нет, никогда!

Сфинкс. Не бегай так быстро, не залетай так высоко, не лай так громко!

Химера. Не зови меня больше, не зови меня больше, ибо ты всегда нем!

Сфинкс. Перестань извергать пламена мне в лицо и выть мне в уши: тебе не расплавить моего гранита!

Химера. Тебе не словить меня, страшный сфинкс!

Сфинкс. Ты слишком безумна, чтобы остаться со мной!

Химера .Ты слишком тяжел, чтобы поспеть за мною!

Сфинкс. Но куда же ты мчишься так быстро?

Химера. Я скачу в переходах лабиринта, я парю над горами, я скольжу по волнам, я визжу в глубине пропастей, я цепляюсь пастью за клочья туч; волоча хвостом, я черчу побережья, и холмы повторяют изгиб моих плеч. А ты! я вечно нахожу тебя неподвижным или кончиком когтя рисующим алфавит на песке.

Сфинкс. Все оттого, что я храню свою тайну! я думаю, исчисляю.

Море волнуется в лоне своем, нивы под ветром колышутся, караваны проходят, пыль разлетается, города рушатся, — мой же взгляд, которого никому не отклонить, устремлен сквозь явления к недостижимому горизонту.

Химера. Я легка и весела! Я открываю людям ослепительные перспективы с облачным раем и далеким блаженством. Я лью им в душу вечные безумства, мысли о счастье, надежды на будущее, мечты о славе и клятвы любви и доблестные решения.

Я толкаю на опасные странствия и великие предприятия. Своими лапами я изваяла чудеса архитектуры. Я ведь подвесила колокольчики к гробнице Порсенны и окружила орихалковой стеной набережные Атлантиды.

Я ищу новых благовоний, небывалых цветов, неиспытанных удовольствий. Ежели где-нибудь замечаю я человека, коего дух упокоился в мудрости, я падаю на него и душу.

Сфинкс. Всех тех, кого волнует жажда бога, я пожрал.

Крепчайшие, чтобы добраться до моего царственного чела, всходят по складкам моих повязок как по ступеням лестницы. Усталость овладевает ими, и они, обессиленные, падают навзничь.

Антоний начинает дрожать Он уже не перед своей хижиной, но в пустыне, и по бокам его оба чудовищных зверя, пасти которых касаются его плеч Сфинкс О Фантазия! унеси меня на своих крыльях, чтобы развеять мою печаль!

Химера. О Неведомый! я влюблена в твои очи! Как гиена в жару, я верчусь вокруг тебя, возбуждая к оплодотворению; жажда его снедает меня.

Раскрой пасть, подыми ноги, взлезь мне на спину!

Сфинкс. Ноги мои, с тех пор как они вытянуты, не могут уже подняться. Мох, как лишай, обметал мне всю пасть. Я столько размышлял, что мне нечего больше сказать.

Химера. Ты лжешь, лицемерный сфинкс! Почему ты вечно зовешь меня и вечно отвергаешь?

Сфинкс. Это ты, неукротимая прихоть, только и знаешь, что вьешься мимо!

Химера. Моя ли вина? да и в чем? Оставь меня! Лает.

Сфинкс. Ты движешься, ты ускользаешь! Ворчит.

Химера. Попробуем! — ты давишь меня!

Сфинкс. Нет! невозможно!

И, постепенно погружаясь, он исчезает в песке, тогда как Химера ползает, высунув язык, и удаляется, описывая круги.

Ее дыхание произвело туман.

В его густых парах Антонию видятся скопления облаков в неясных завитках.

Наконец он различает как бы очертания человеческих тел.

И вот сначала приближается Кучка Астоми, похожих на пузырьки воздуха, пронизанные солнцем.

Не дыши слишком сильно! Капли дождя смертоносны для нас. Фальшивые звуки нас ранят, мрак ослепляет. Состоя из ветерков и благовоний, мы кружимся, мы носимся — не бесплотные, как грезы, но и не совсем полные существа…

Нисны у них по одному глазу, по одной щеке, по одной руке, по одной ноге, по половине тела, по половине сердца. Они говорят очень громко:

Мы привольно живем в половинных наших домах, с половинами жен, с половинками детей.

Блеммии, вовсе лишенные голов.

Наши плечи от этого шире, и ни бык, ни носорог, ни слон не подымут того, что мы.

Нечто вроде черт и смутного отпечатка лица у нас на груди — вот и все! Мы мыслим своим пищеварением, мы грезим своими выделениями. Наш бог мирно плавает в млечном соке.

Мы прямо идем по нашему пути, через все топи, мимо всех бездн, и мы самые трудолюбивые, самые счастливые, самые достойные люди.

Пигмеи Славные мы ребятки, мы кишим в мире, как блошки и вошки в горбу верблюда…

Нас жгут, нас топят, нас давят — и вечно мы вновь возникаем, еще живучее и еще многочисленнее, — в ужасном количестве!

Скиаподы Прикрепленные к земле нашими волосами, длинными как лианы, мы растем под сенью наших ног, широких как зонты; и свет достигает до нас сквозь толщу наших пят. Никакого беспокойства и никакого труда! Держать голову как можно ниже — вот тайна счастья!

Их поднятые ноги, похожие на древесные стволы, увеличиваются в числе.

И появляется лес. Большие обезьяны бегают в нем на четвереньках: то — люди с песьими головами.