Королева воинов - Алан Голд Страница 31

Стражники-германцы освобождали компании путь. На улице, кроме нескольких пьяниц, не было уже никого, и она выглядела вполне безопасной. Германский отряд преторианской гвардии сопровождал императора каждую ночь с тех пор, как он ударил на улице по голове какого-то незнакомца, и тот, обернувшись и не узнав императора, отвесил ему хорошего тумака. Человека того распяли на высоком столбе с перекладиной, но с тех пор воспитатель Нерона Сенека приказал, чтобы стража сопровождала императора каждый раз и даже стояла у дверей посещаемых им публичных домов, не пропуская внутрь никого независимо от ранга и положения.

Эта улица показалась стражам вполне безопасной, и император сказал друзьям, что хотел бы расширить компанию. И отправился дальше. С ним были семеро мужчин и женщин — друзей, сопровождавших его от самого дворца. За ними крался еще один отряд стражи.

На улице под масляной лампой он увидел какую-то фигуру и подумал сначала, что это просто пьяная женщина в мятой тунике. Лицо она скрывала капюшоном, будто от стыда. Он заметил, что она всхлипывает и бормочет молитвы богам. Прислушавшись, Нерон приказал своим друзьям и музыкантам замолчать. Потом послушал еще и сказал:

— Как думаете, нужна ли ей помощь самого могущественного человека в мире?

Друзилла, подруга императора, сказала:

— Только самый могущественный и проницательный человек в мире, бог на земле знает об этом, Нерон. Как ты думаешь, мы, простые смертные, можем догадываться, что у тебя на уме? Твоя мудрость — выше человеческого понимания.

Нерон подошел ближе.

— Почему ты плачешь, женщина? — спросил он, подумав, что его наставник Сенека был бы сейчас им доволен. Этот философ-стоик столь много говорил ему о братстве людей, что Нерон решил попробовать применить его наставления на практике. Откинув складки ее капюшона, он увидел, что перед ним — молодая женщина, причем очень привлекательная, с вьющимися волосами, глазами цвета темного янтаря и белой кожей, похоже, очень приятной на ощупь. — Скажи мне, почему ты плачешь? Тебя кто-то обидел?

Септима сразу узнала Нерона, потому что видела его изображения на Форуме и на монетах. Отец научил ее, что надо было сказать, но теперь, от такой близости императора все слова вылетели у нее из головы. Он был гораздо более крупным, чем ей казалось раньше, и даже при тусклом свете лампы было видно, что его кожа покрыта пятнами и оспинами. Он стоял перед ней, рассматривая ее, будто животное на арене, и она чувствовала его дыхание, отдававшее гнилым мясом. Толстый, но явно слабый, он был похож на старика, хотя ему не исполнилось еще и семнадцати.

Она нашла его столь отталкивающим, что при взгляде на его лицо вдруг поняла: магия императорской власти улетучилась. И она ощутила то свое превосходство, которое испытывала, когда работала в публичных домах. Внезапно слова потоком хлынули с ее уст:

— Оставьте меня, повелитель, ибо от меня отказался мой господин, и я — падшая женщина. Я должна отправиться к Тибру, чтобы покинуть этот исполненный зла мир…

Удивившись, что такая молодая и красивая девушка хочет покончить с собой, Нерон покачал головой:

— Ты не должна даже думать о самоубийстве. Слишком много еще у тебя впереди того, ради чего стоит жить.

— Господин, — возразила Септима, — мне не для чего жить. Меня похитили из моего дома на севере, продали рабыней жестокому купцу в Галлии, и, когда он, напившись, стал меня домогаться, я оттолкнула его и убежала. Но его люди поймали меня и избили. А сейчас он уехал из города. У меня нет ни еды, ни одежды, ни денег, и я не могу вернуться домой. Мне осталось лишь встретить смерть…

Нерон повернулся к друзьям:

— Вы слышали? Не об этом ли говорил мне мой наставник? Не та ли здесь жестокость человека к человеку, против которой мы должны бороться, чтобы сделать мир лучше?

Он нагнулся, погладил девушку по щеке и прошептал на ухо слова утешения. Септима Плантия перестала всхлипывать. Снова обернувшись к друзьям, Нерон сказал:

— Мой наставник Сенека говорит мне, что дорога к собственному счастью и внутреннему миру идет через уничтожение всех страстей, выходящих из-под нашего контроля, что она идет через жизнь в настоящем, без надежд или страха перед будущим, которое нельзя предсказать. У меня нет ничего к этой девушке, кроме ощущения момента, настоящего для нее. Сенека учит меня, что мы, стоики, верим в перевоплощение Логоса и воплощение Вселенной в Божественном Огне. И если сегодня это дитя убьет себя, то малая часть Вселенной изменится ранее положенного ей времени, а это нанесет вред превращению всей этой вселенной во вселенную лучшую. Вот почему я должен помочь этой девушке.

Его друзья посмотрели на него с недоумением. Они ведь собрались, чтобы весело провести время, а не для урока философии, особенно от Сенеки, понять которого нормальному человеку было невозможно.

Нерон протянул Плавтии руку:

— Пойдем, девочка, пойдем со мной, и я ручаюсь, что твоя жизнь с этого момента улучшится, и ты продолжишь свое бытие в объединяющем нас всех Божественном Огне.

Но девушка не взяла его руку, напротив, она отпрянула назад и прошептала:

— Повелитель, я не знаю, кто ты и почему ты проявляешь ко мне такую доброту, и я не понимаю твоих слов. Я падшая женщина, я опозорена. Ни один достойный человек не посмотрит на меня без чувства отвращения и презрения. У меня только один выход — покончить с жизнью.

— Потому, что кто-то пытается помыкать тобой?

Она промолчала.

— А что, если кто-то сможет очистить тебя от всей твоей вины? Что, если самый могущественный человек на земле сможет сделать так, чтобы ты жила новой жизнью без вины и стыда — жизнью стоика, какой живет философ Сенека? Что, если раньше твоя жизнь была никчемной и пустой, но с этого момента ты — нравственная женщина, столь же достойная, как девственница весталка?

Септима посмотрела на него и улыбнулась:

— Только один человек способен на такое и он — как бог для меня. Благословенный Нерон смог бы… Но как может такой человек, как я…

Нерон и все его друзья громко расхохотались.

Только стражники-германцы не поняли, в чем здесь соль, — они понимали лукавство лишь тогда, когда явно видели его. Их забота была только о том, чтобы император возвратился утром во дворец целым и невредимым. А теперь… Отданные девушке деньги перестали быть деньгами императора. Поэтому, как только она исчезла из вида и Нерон и его компания двинулись дальше, один из стражников последовал за ней, отобрал данные ей императором монеты и заставил ее броситься в Тибр. А потом они посмеялись над всем этим за выпивкой — на деньги, которые им удалось добыть.

— …Горжусь? Да, думаю, что я горжусь тем, как ты относишься к нуждам ближних. Но гордость может оказаться камнем, о который споткнется даже человек, идущий к лучшему миру. Гордость, Нерон, — острый меч, который висит над головами всех, кроме наиболее скромных, готовый пронзить тех, кто освободит себя от уз. Гордость — это слепящий свет, который не дает нам увидеть мир таким, каков он есть, и потому мы видим его таким, каким представляем его в своем собственном воображении. Только высокомерие заставляет нас верить, что видимое нами — видят и другие. А ведь они могут понять о нас больше и увидеть нас совсем в другом свете! Кто более скромен, чем слепец? И кто слышит лучше или лучше осознает то, что окружает его? И кто более полон мыслей, чем немой, который не может сказать сам, но слушает то, что говорят другие?