Смутное время в Москве - Сергей Шокарев Страница 28

Болотников успешно отражал атаки царской армии в Калуге, а в мае 1607 г. перешел в Тулу, которую занимал с казаками самозванец Илейка Горчаков, выдававший себя за сына царя Федора Ивановича «царевича Петра Федоровича».

История этого нового самозванца весьма примечательна. Он был первым русским истинно народным самозванцем. В отличие от одиночки Лжедмитрия I Лжепетр стал «царевичем» не по своей воле. На эту роль он был избран терскими казаками ^[28] и только благодаря их поддержке мог изображать из себя особу царской крови. Из допросов Лжепетра, которым он был подвергнут вскоре после его пленения в октябре 1607 г., вырисовывается подлинная история Илейки Горчакова, описанная им самим довольно подробно. Его рассказ даст очень многое для понимания того, как складывался и трансформировался феномен самозванчества в народной среде на протяжении двух веков — с XVII но XIX.

На допросе, говоря о своем происхождении, самозванец поведал следующее: «Родился де он в Муроме, а прижил де его, с матерью с Ульянкою, Иваном звали Коровин, без венца; а имя ему Илейка; а матери ево муж был, Тихонком звали Юрьев торговый человек. А как Ивана не стало, и его мать Ульянку Иван велел после себя постричь в Муроме, в Воскресенском девичьем монастыре, и тое мать его постригли… (по завещанию истинного отца Илейки — Ивана Горчакова, после его смерти мать Илейки была пострижена в монахини. — С.Ш.). Оставшись почти сиротой, Илья нанялся в услужение к нижегородскому купцу Т. Грозильникову, затем был казаком, стрельцом, холопом у стрелецкого головы В. Елагина, наконец оказался у терских казаков. Зимой 1605–1606 гг. около трехсот казаков атамана Федора Болдырина „учали думать“. Они роптали на задержку жалования и голодную „нужу“, говоря: „Государь (Лжедмитрий I. — С.Ш.) нас хотел пожаловати, да лихи бояре: переводят жалованье бояря, да не дадут жалования“. Среди казаков возник план провозгласить одного из своих молодых товарищей „царевичем Петром“, сыном Федора Ивановича (никогда не существовавшим в действительности), и идти к Москве, искать милости государя». Выбор казаков пал на Илейку Горчакова, или Муромца, потому, что он бывал в Москве и был знаком со столичными обычаями.

Рожденная в казачьем кругу самозванческая легенда фантастическим образом сочетает в себе реальные имена и сказочные мотивы: царевич Петр якобы был сыном царя Федора Ивановича и царицы Ирины Годуновой, которая, опасаясь покушений брата на жизнь сына, подменила новорожденного девочкой, а Петра отдала на воспитание в надежные руки. Через несколько лет девочка умерла, а царевич странствовал, пока не попал к казакам и объявил о своих нравах. Интереснейшим образом эта легенда преломилась в Белоруссии, где рассказывали, что царица Ирина ответила Борису, что родила «полмедведка и полчеловека, в том часе тот Борис дал покой, больше о том непыталсе… (родила полумедведя-получеловека, в тот же час Борис оставил ее в покое, и больше о том не допытывался. — C.Ш.)». Сказка о «полумедведе-получеловеке», текстуально совпадающая с пушкинской «Сказкой о царе Салтане», была, по-видимому, широко распространена в Белоруссии, поскольку там за «царевичем Петром» укрепилось прозвище Петра Медведки.

Как можно видеть, терские казаки совершенно сознательно объявили молодого муромца «царевичем». Из первых сподвижников самозванца ему никто не верил — всем доподлинно было известно его происхождение. Мотивы казаков вполне ясны — задержки жалования, утеснения от бояр, стремление поживиться военной добычей и укрепить свое положение, воспользовавшись удобным моментом всеобщего нестроения, — все это, вместе взятое, подвигло их на самозванческую авантюру. В этом случае самозванчество не выражало глубоких надежд и не имело важного социального звучания, как легенда об «истинном царе Дмитрии» — заступнике всех обиженных и угнетенных. Самозваный царевич был нужен терским казакам исключительно для того, чтобы узаконить свое желание требовать царской милостыни и жалованья, а если получится, еще и безнаказанно пограбить. Возможно, впоследствии, когда Лжепетр появился на юге и в центре России, среди его сторонников были те, кто верил в его «царское происхождение». Однако дворян среди них было немного. Источники свидетельствуют, что Лжепетр слабо подходил на роль царского сына — простоватое обличие выдавало в нем человека из народа.

Смелому предприятию терских казаков сопутствовал успех. К казакам, сопровождавшим Лжепетра, присоединились новые отряды, и войско двинулось вверх по Волге. «Царевич» обратился к «дяде» Лжедмитрию I, который призвал его с казаками в Москву. Сложно объяснить мотивы подобного поведения Отрепьева, однако представляется вполне возможным, что в Москве Лжедмитрий казнил бы своего новоявленного родственника. В Свияжске казаки узнали, что Лжедмитрий убит, и повернули к Дону.

К этому времени юг России уже был охвачен восстанием, центром которого стал Путивль. Туда-то и пригласил его тамошний воевода, один из авторов новой самозванческой интрига, князь Г. П. Шаховской В ноябре 1606 г., когда Лжепетр («вор Петрушка») прибыл в Путивль, Болотников и Шаховской, как и другие руководители восстания против Шуйского, находились в тупике: их сторонников уже не удовлетворяли слова, что спасшийся Дмитрий скрывается в Литве. Они хотели видеть живого государя. Михаил Молчанов, иногда бравший на себя роль спасшегося царя, предпочитал отсиживаться в Самборе — резиденции Мнишков. И был прав, поскольку его внешний вид разительно отличался от обличья Лжедмитрия I. Молчанов был «возрастом не мал, рожеем смугол, но немного покляп (горбатый. — C.Ш.), брови черны, не малы, нависли, глаза невелики, волосы на голове черны курчеваты, ото лба вверх взглаживает, ус чорн, а бороду стрижет, на щеке бородавка с волосы». Тот, кто, хотя бы раз видел круглолицего Лжедмитрия с его характерным носом «картошкой», вряд ли согласится, что цыганистый брюнет Молчанов и прежний царь — это одно и то же лицо. Таким образом, венценосный вождь, хотя бы и не «царь Дмитрий», был для Шаховского как нельзя кстати.

Новый самозванец сильно отличался от своего предшественника. «Детина» (как его именуют официальные источники) даже не стремился быть похожим на царского сына. В отличие от Лжедмитрия I он был беспощаден к дворянам, попадавшим к нему в плен. Да и служилые люди по отношению к нему проявляли больше недоверия, отказывались присягать и обличали самозванца. В Путивле совершались жестокие казни, самозванец «иных метал з башен, и сажал по колью (сажал на кол. — C.Ш.), и по суставам резал (на части резал. — С.Ш..)». Были казнены многие бояре и воеводы, попавшие в плен к казакам — князья В. К. Черкасский, М. Б. Сабуров, ясельничий А. М. Воейков (посланник Василия Шуйского в Крым), князь Ю. Д. Приимков-Ростовский, князь А. И. Ростовский, князь Г. С. Коркодинов, Е. В. и М. В. Бутурлины и многие другие. Современники утверждали, что самозванец приказывал казнить в день «до семидесяти человек». Смута приобретала все более и более жестокий характер, кровопролитие усиливалось.