Тайны Конторы. Жизнь и смерть генерала Шебаршина - Валерий Поволяев Страница 20

«Индия способна ошеломить всякого новичка», — признался как-то Шебаршин. — Она многокрасочна, полна запахов — чего только нет в воздухе вместе с “золотой пылью веков”, тут пахнет спелыми манго и дорогими каменьями, тертым карри и перцем, цветущими садами и прохладой прудов, плещущихся за высокими заборами состоятельных людей, в прудах тех неспешно плавают, красуясь и сверкая, крупные золотые и красные рыбы, слышен дух орехов и Ганга, благовоний и древних рукописей, ветра, приносящего пение на санскрите с далеких горных вершин, и созревшего хлопка. Индия — это Индия».

Хоть и недолго работал в Индии Шебаршин, но полюбил ее, пожалуй, навсегда. Недаром за плечами у народа, живущего здесь, пять тысяч лет цивилизации.

После провинциального Пакистана с его поразительной нищетой, босыми ногами, грязью на улицах, старыми автомобилями, рикшами и оборванными мальчишками, беззастенчиво залезающими в карман к любому взрослому, Индия показалась страной света и добра, порядочности.

Более того, темп жизни в Карачи, в Исламабаде и Дели был совершенно различным. Карачи — это спокойствие, неспешное созерцание окружающего мира, патриархальность, а Дели — это темп, иногда делающийся буквально лихорадочным, очень быстрым, это пестрота постоянно меняющихся картин, это добрые крики людей, выражающих свое доброе отношение к Советскому Союзу, это полтора десятка партий, имеющих горластых глашатаев, которые соперничают друг с другом, дерутся, мирятся, создают блоки и коалиции, потом снова разбегаются по разным углам и начинают вновь свое бесконечное соперничество.

Разобраться в этих запутанных отношениях, в клубке взаимной неприязни, неожиданно перерастающей в дружбу, а потом снова превращающейся в неприязнь, было очень сложно, но разобраться надо было, и заместитель резидента нашей разведки Шебаршин в Дели поставил задачу — сделать это как можно быстрее.

Руководила Индией Индира Ганди — женщина обаятельная, с железным характером, не боявшаяся ни нарастающей конфронтации с Пакистаном, ни американского влияния, которое становилось в зоне Индийского океана все сильнее, ни Китая, с которым отношения складывались очень непросто.

В воздухе носился запах войны… Вот в таких условиях и начал свою работу в Индии Леонид Владимирович.

Когда атмосфера становится душной, тяжелой, когда вот-вот загремят выстрелы, от разведчиков требуют практически невозможного — чтобы каждый день (а желательно каждую минуту) отправляли домой, в Центр, информацию — Москва хотела знать, что тут происходит, держать, если можно, ситуацию на коротком поводке, анализировать ее, контролировать, принимать меры. В таких условиях у Шебаршина не было ни одной минуты, чтобы войти в курс дела, понять, кто есть кто и что есть что, — он был сразу брошен в воду, в сильное ее течение.

Кроме событий политических, где он обязан был быть в курсе буквально всего, было еще много чего такого, где ему также хотелось быть в курсе — например, получше познать культуру народа и его историю, литературу и религию, познать сам народ, в конце концов.

Позже он написал: «Миролюбие индийского народа (без различия национальности, веры, местной традиции, касты) становится общепризнанным штампом. Штамп кочует из брошюры в брошюру, из статьи в статью, из речи в речь, пробирается в официальные документы. Хитроумные индийцы умело подпитывают это мнение.

Первое же серьезное соприкосновение с индийской действительностью ничего не оставляет от этого мифа. Индийцы ничуть не миролюбивее и не воинственнее любого другого народа, их отвращение к насилию представляет собой интеллигентскую выдумку. Жизнь в Индии жестока к тем, кого она не милует и в других странах, — к неимущим, к национальным меньшинствам, к чужакам, к слабым вообще».

И далее — не менее жестко и откровенно, очень трезво: «Не питает отвращения к насилию индийская политика на всех уровнях и во всех проявлениях. Война для Индии — такое же продолжение политики, как и для любого другого государства. Моральные устои, общечеловеческие ценности, философия ненасилия, идеи миролюбия и гуманизма, прочий пропагандистский ширпотреб никогда не фигурировали в реальных политических выкладках индийского руководства. Трезвый расчет, прагматизм с изрядной долей цинизма, строгий учет государственных интересов — таков стальной стержень индийской политики, замаскированный гирляндами цветов, ворохами философских трактатов, фонтанами высокопарной риторики. Умение индийцев добиваться своих целей не может не вызывать уважения и даже зависти».

Вот так. Представляю, как непросто было Леониду Владимировичу написать это, но он написал, поскольку понял изнутри, что представляют из себя индийцы (может, все-таки правильно писать не «индийцы», а «индусы», но я, как бы там ни было, следую словесным определениям Шебаршина), что они могут, каковы главные движители их жизни…

А порохом в воздухе пахло все сильнее и сильнее.

Война Индии с Пакистаном началась во время приема в советском посольстве — в Дели приехал первый заместитель министра иностранных дел СССР Кузнецов Василий Васильевич, приехал, чтобы попытаться урегулировать взаимоотношения между двумя странами и отодвинуть войну, и посол Пегов Николай Михайлович давал в его честь прием.

Миссию свою Кузнецов провел довольно успешно, ему все было обещано, — как обещан и мир на индийско-пакистанской границе. Мадам Ганди, руководившая страной, приняла гостя очень сердечно — в общем, все складывалось хорошо. Даже очень хорошо.