Сказания Древней Японии - Садзанами Сандзин Страница 15

– Извини, пожалуйста, что беспокою тебя, но я хочу тоже понаделать просяных лепешек, чтобы помянуть господина Сиро. Так вот, одолжи мне, пожалуйста, посудину, чтобы изготовить их, – начал он подбираться к ступке и песту.

«Любишь же ты, однако, побираться у других», – подумал дед. Ему совсем не хотелось давать ступки из-за того, что было недавно, но как-никак, а дерево он получил от соседа и негоже было отказать наотрез; нечего делать, скрепя сердце дал он ему ступку и пест. Но и в этот раз повторилось то же, что и в прошлый. Прошло два дня, прошло три дня, а сосед и не думает возвращать ступки. Дед стал просто сам не свой. «Должно быть, опять вышло что-нибудь», – подумал он и пошел к соседу.

– А что, освободилась ступка? – спросил он.

Сосед, расположившись перед очагом во дворе, как раз жег в нем что-то. Обернувшись к деду, он сказал:

– Ступка? Эге, твою ступку я разбил и вот, видишь, жгу ее.

– Как! Жжешь ступку?

– Ее самую. Когда я принес ее от тебя, я вовсе не думал ее жечь, но, видишь ли, опять повалил этот проклятый собачий помет и перепакостил все мои просяные лепешки. Конечно, я сейчас же разбил ее на куски, и вот, как видишь…

– Опять, значит, помет?

– Да еще как! Только толкну я пестом, а оттуда как брызнет, как брызнет… Благодарю покорно, мой дом вовсе не отхожее место.

– Эх! Что же ты наделал? Ну сказал бы мне, что, мол, так и так, и я бы дал тебе своих лепешек взамен испорченных. Поторопился ты, поторопился. Ну что ж! Сжег, так сжег, ничего тут не поделаешь. Нельзя ли по крайней мере взять мне пепел?

– О! Бери, сколько угодно бери этого самого пепла.

Дед наложил полную корзинку пепла, оставшегося от сожженной ступки, и унес его домой.

Добродушный по природе, дед не злился особенно на соседа и покорно подчинился тому, что, по его мнению, было предопределено самой судьбой. Вернувшись домой, он без всякой задней мысли рассыпал в саду часть принесенного пепла. Тут опять случилось чудо. Стоявшие до сих пор с сухими, оголенными ветками сливы и вишни сразу распустили свои листья и зацвели во всей красе, несмотря на то что была вовсе не весна. Вид был так красив, как будто вместе соединены были пышные картины цветения слив и вишен в знаменитых Ёсино и Цукигасэ ^[31]. От радости захлопал дед в ладоши, он был чрезвычайно доволен и сейчас же прибрал оставшийся пепел и бережно стал хранить его.

Прошло некоторое время, и вот как-то перед воротами дедова дома остановился невиданный в здешних местах самурай.

– Позвольте войти? – постучал он.

– Милости просим, – отвечал дед, впуская его в дом.

Самурай начал говорить:

– Мое имя Мукаси Ханасиро, я состою на службе у его светлости правителя этой провинции. С некоторого времени в его саду стали сохнуть и портиться вишни, в которых он души не чает. Сколько ни вносили разных удобрений, вишни все не поправляются, и сам садовник, у которого они находятся на попечении, просто ума не приложит, что с ними делать. Его светлость все сердится и сердится, и нам, служащим, прямо-таки житья не стало. Теперь он услыхал, что у тебя есть чудесный пепел, благодаря которому у тебя зацвели сухие деревья. Если это действительно так, то пойдем, пожалуйста, сейчас же во дворец его светлости. Заставь эти вишни зацвести, – начал упрашивать деда самурай.

Такая неожиданность напугала деда. Отвесив самураю низкий поклон, он сказал:

– Это верно. Все так, как ты изволишь говорить. У меня есть чудесный пепел, от которого расцвели сухие деревья. Разве смею я противиться желанию его вельможности? Пойдем сейчас же во дворец, и я попробую заставить зацвести эти драгоценные вишни.

– Благодарю, что не заставил долго упрашивать. – Самурай стал впереди, дед со своим пеплом позади него, и оба они одним духом отправились во дворец даймё ^[32].

Там, во дворце, даймё совсем уже потерял терпение. Завидя старика, он крикнул ему:

– Так это ты тот дед, о котором я слышал?

Дед пал ниц и с величайшей почтительностью отвечал:

– Так точно. Я и есть тот самый презренный старый пачкун. По твоему милостивому приказанию я явился, оскверняя своим присутствием твою вельможность. Я счастлив и не знаю, как благодарить тебя за такую высокую честь.

Тогда даймё опять обратился к деду:

– Заставь поскорее своим пеплом зацвести засохшие деревья, а мы соизволим посмотреть. – Даймё не терпелось, и он понуждал деда.

Исполняя его приказание, дед живенько изготовился.

– С позволения твоей вельможности, – сказал он и, охватив рукой ведро с пеплом, тихонько подошел к вишне.

Выбрав место, он вскарабкался по стволу на дерево, там он уселся на ветках и, наметив глазами вершину дерева, насыпал туда заранее захваченную пригоршню пепла. Не успел он сделать это, как случилось небывалое чудо! Сухие доселе, как хворост для топлива, ветки в мгновение ока зацвели цветами, да такой красоты, что просто глаз не оторвать. Как не обрадоваться было при виде этого даймё! Он чуть с ума не сошел и даже привскочил от радости. Так как все это сделалось благодаря деду, то его светлость сейчас же призвал его пред лицо свое и поднес ему добрую чарку из собственных светлейших рук. Затем, осыпав его всяческими похвалами, он в изобилии наградил его золотом, серебром, красивыми одеждами, утварью – всем, что было лучшего, – и, наконец, сказал, что с нынешнего дня он будет называться дед Ханасака ^[33]. Получив такое знаменательное имя, дед был необыкновенно обрадован и ушел из дворца его светлости, чувствуя себя наверху почести и славы.

А что же сосед? Этот завистливый старикашка потерпел неудачу во всех своих планах. На кладе, который он рассчитывал найти с помощью Сиро, он обжегся; думал было, что взятая взаймы у деда чудесная ступка засыплет его лепешками. Так и тут съел хороший гриб… Всюду и везде получал он только помет да помет. Этот помет довел его прямо-таки до белого каления, и старикашка, не переставая, брюзжал, сердясь на свои неудачи. Но тут до него дошли слухи, что живущий рядом с ним дед ходил во дворец даймё, что там он оживил и заставил зацвести засохшие деревья, за что и получил прозвище деда Ханасаки, да еще был награжден и щедро одарен прекрасными подарками. Еще пуще взяла старикашку зависть, и он решил разузнать хорошенько, в чем тут дело. Оказалось, что цветы расцветают от пепла той самой ступки, которую он сам же сжег некоторое время тому назад.